До меня не сразу дошло, что мы знакомы и с ним, вот только повстречались мы задолго до «Казино». Я бесконечно долго смотрел на фамилию Агос… на всю катушку используя навыки метода дедукции, мне удалось связать «Агос» и «Агасфер» — имя, которым расписаны все стены «Крит», как местные его называют. Но на данный момент — это пустая информация. Интереснее другое — я впервые увидел Маркуса в Фире: Отец закончил, вопреки моим сомнениям, строительство корабля из пластмассовых бутылок, тот самый «грандиозный» проект. Оставалось только спустить на воду…
В тот день было солнечно так, как не бывает в обычные дни. Вдоль дороги к реке стояли деревянные скульптуры Графа. В большинстве своем — вымышленные существа с пустыми глазницами, многие даже не вскрытые лаком. Вид у них был бедный, но чертовски откровенный, вопиющий, живой, неполированный и незавершенный. Все вокруг прониклись праздничным духом: мы запускали своего первого человека в космос, мы изобретали электричество, мы стояли на пороге величия. Корабль в высоту превосходил пятиэтажный дом и Фира, на его фоне, смотрелась домиком для прислуги. С помощью машины его доставили на берег. Все, включая меня, Брата и Клем, собрались вокруг для того, чтобы услышать речь создателя. Для меня, признаюсь честно, это был действительно волнующий момент сыновьей гордости за родителя. Это не картины, в штрихи и фантазию которых я так влюблен, но как ответ на мое бесконечное «подбадривающе-семейное» нытье, вполне сойдет. Мне, реставратору подушек, есть чем гордиться… Более того, в отличии от Эдварда Мунка2, который всегда с большой неохотой прощался со своими полотнами и продавал ровно столько, чтобы хватало на жизнь, мой отец был поразительно щедрым и беспечным. Главным приобретением, за картину «Мальчик, писающий на рыбу» (на которой голый мальчик, лет десяти, повернувшись к зрителю спиной, справлял нужду на плывущую в воздухе рыбу), — была Фира. Этого филантропа, обменивающего дома на искусство, звали Маркус Агос. По его милости мы и переехали в центр страны, вниз по реке от столицы, где собственно и был возведен особняк. Я еще грудником был, а Брат находился на первой стадии планирования. Главные шедевры Отец подарил своей матери, но уже спустя некоторое время, забрал все обратно и захламил красками Фиру, чтобы вскоре потерять и их.
Я не был знаком с Маркусом, потому что он не появлялся в Фире до этого самого дня, и я понятия не имел, что они с Отцом поддерживают связь, но, как выяснилось позже, все, кто, к моему безграничному раздражению, обитали в особняке, были присланы именно им. В детстве мне рассказывали о щедрейшем человеке, влюбленном в талант настолько, что готов подарить небольшой дом за понравившуюся картину, но я никогда не видел его. Однако со временем, как бы в ответ на то, что Отец перестал писать, в «нашем» доме нашли прибежище и другие «таланты».
Посвятить меня в эти тонкости не сочли нужным, но разговоры о наследстве продолжались и продолжались… и в белой комнате продолжались… и в тюрьме с братом проводились… и имели место быть, до явления Маркуса народу. Бонусом, к приятнейшему знакомству с удивительным человеком, шла картошка фри, coca-cola и, несколько подпорченная вышедшим сроком годности, правда. Но! Как же я во всем ошибался! Есть такая привычка у людей — ошибаться.
На палубу взобрался Маркус и первым взял слово, в то время как Отец все волочился по трапу с таким видом, будто его принуждают участвовать во всем этом.
- Меня зовут Маркус Агос. Этим именем я благодарен своим родителям. Они тоже, как и все мы, «творческие натуры», с удивительным чувством юмора. Часть которого передалась и мне, что я наглядно демонстрирую поддержкой удивительного проекта. Спасибо его создателю и великому фантазеру! Ну же, доволочи свою задницу до палубы!
Отец все же нашел в себе силы сделать три последних шага.
- Думаю, что себя мне представлять не нужно, — сказал он. — Полагаю, что среди вас нет матросов?! Откуда им взяться среди таких славных ребят, правда?
Послышался стеснённый смешок в задних рядах. Я был солидарен с теми, кто не смеялся. Отец
