Сладостней птичьего пения и ароматов медвяных, —Слух, что в лесах на востоке, севернее Мичигана,В хижине возле реки Сагино Габриэль поселился.С миссией девушка грустно простилась и в путь поспешилаС шедшей к озерам Святого Лаврентия группой индейцев.Но когда наконец после долгой опасной дорогиВ дебрях лесных отыскала она тот охотничий домикВозле реки Сагино, — был он пуст и полуразрушен!Долго, печально тянулись годы; и в разное время,В разных местах молодую скиталицу люди встречали.То средь больничных палаток моравских миссионеров,То у солдатских костров, на полях отгремевших сражений,То в одиноких селеньях, то в городах многолюдных, —Тихо, как призрак, она появлялась и вновь исчезала.Юной красавицей, полной надежд, она вышла в дорогу;В горьком и тщетном пути постарела она и поблекла.Каждый год уносил красоты ее прежней частицу,С каждым годом все глубже делалась пропасть унынья.В темных ее волосах седина надо лбом засверкала — Отсветом жизни иной, показавшейся над горизонтом Существованья земного, как проблеск зари на востоке.
V
В той благодатной стране, где струится поток Делавэра.Там, где лесные поляны помнят апостола Пенна,На берегах живописных лежит им основанный город.Воздух там благоуханен, и персики зреют повсюду;Улицы эхом зеленым доносят названья деревьев, —Что, безусловно, пришлось бы по вкусу местным дриадам,К этому берегу и принесло по бушующим волнамЭванджелину, изгнанницу, в поисках дома и крова.Здесь, растерявший за годы мытарств и детей и внуков,Умер старый Рене Леблан, почти одинокий.Что-то по крайней мере здесь было не чуждое сердцу,Что-то ей давнее чудилось в дружеском облике улиц.Квакерское обращенье на «ты» неосознанно льстилоСлуху ее и Акадию милую напоминало, —Край, где все люди были друг другу как братья и сестры.Вот почему, после долгих, напрасных надежд и исканийВ этой юдоли, — как листья лицом обращаются к солнцу,К этой стране обратились мысли ее и стремленья.Будто промозглый туман, с утра закрывавший вершину,Вдруг унесло — и внизу открылся пейзаж лучезарныйС яркими лентами рек, долинами и городами, —Так пелена с ее глаз упала и, словно с вершины,Мир увидала она в сиянье любви и пред неюПройденный путь предстал прямою и ровной стезею.Нет, Габриэля она не забыла, он жил в ее сердце,В облике прежнем своем, молодом и прекрасном,Даже прекрасней, чем прежде, в немом отчужденье разлуки.В мысли ее о любимом время вторгаться не смело,Годы власти над ним не имели; он не изменился,Как не дано измениться тем, кто ушел или умер. Самоотверженность, долг и кроткое к ближним участье — Этому жизнь научила ее в испытаниях тяжких.Нежность ее не рассеялась, но, как пахучий кустарник,Свой аромат расточая, убыли не претерпела.Лишь одного она в жизни отныне ждала и желала:Всею душою отдаться святому призванью Христову.Так она стала сестрой милосердья, трудясь неустанноСредь городской бедноты, в переполненных нищих трущобах,Там, где нужда и отчаянье жили, скрываясь от света,Где презираемы всеми ютились болезни и горе.Часто средь ночи, когда весь мир засыпал и лишь сторож,Между домами бродя, монотонно бубнил: «Все спокойно!» —Он замечал ее свечку в каком-то окне одиноком.Часто на ранней заре, когда огородник немецкийЧерез предместье тащился кряхтя на базар с овощами,Видел он это лицо, изнуренное бденьем полночным.Но однажды пришла эпидемия в город; а прежде Знаменья были: явились откуда-то вяхирей стаи, Заполонившие небо с криком и трепетом крыльев.И как сентябрьский прилив океанской водой затопляетСветлую речку, пока она не разольется по лугу, —Так и Смерть, берега свои перехлестнув, затопилаЖизни светлый поток и смешала с соленою влагой.Всех без разбору карал нагрянувший в город губитель,Злато его не прельщало, не трогали прелесть и юность.Горше других было нищим, беспомощным и одиноким,Им, что брели умирать в Дом призренья, в приют бесприютныхВ те времена он стоял на окраине города, в роще, —Нынче же город его обступил, но средь шума и блеска
