Молча слушала Эванджелина: ее захватилаСтранная прелесть легенд; и пустынная дикая местностьЕй представлялась волшебной, а смуглая гостья — колдуньей. Медленно вышла луна из-за горных вершин, озаряяМаленький лагерь, лучами касаясь темнеющих листьев,Дебри бескрайних лесов наполняя таинственным светом. Неподалеку ручей мелодично журчал, и шепталисьВетви, покачиваясь в вышине и чуть слышно вздыхая. Эванджелина, в чьем сердце любовь безраздельно царила,Вдруг ощутила страх безотчетный, — он в душу прокрался Скользкой, холодной змеей, вползающей в ласточкин домик.То был не просто испуг: ей казалось, что в воздухе ночиВеет холодным дыханием потустороннего мира,Что и она, как та девушка в сказке, преследует призрак...С этим она и уснула, во сне же все страхи исчезли.Утром, когда они, снявшись с ночлега, пустились в дорогу, Женщина Шони сказала: «Неподалеку отсюда,В горной долине живет вождь миссии, Черная Ряса.Учит он здешний народ, говоря про Христа и Марию;Люди смеются и плачут, слушая эти рассказы».Тут, повинуясь наитью, воскликнула Эванджелина:«Едемте в миссию, там ожидают нас добрые вести!»Сразу они повернули коней и еще до закатаШум голосов впереди за холмом услыхали — и вскореВозле реки, среди луга, шатры христиан увидали,Маленькое поселенье миссии иезуитской.Под исполинским развесистым дубом индейцы и вождь их,Черная Ряса, молились усердно. Спаситель с распятья,К дубу прибитого, из-под нависшей лозы винограднойС мукой глядел на толпу стоящих внизу на коленях.Это была их сельская церковь. Сквозь редкую кровлю Переплетенных ветвей поднимались напевы молитвы, Смешиваясь по пути с шептаньем и вздохами листьев.Путники, молча приблизясь, колени свои преклонили На травянистом полу и вторили тихо вечерне.Службу закончив и благословенья кругом рассыпаяНеутомимой рукой, как сеятель злаков средь пашни,Честный служитель божий приблизился и обратилсяК ним с приветом; когда же услышал знакомые звукиРечи родной на чужбине, радостно заулыбалсяИ пригласил незнакомцев к себе. На циновках и шкурахГости расселись в просторном вигваме, отведали свежихЖелтых лепешек маисовых, чистой водой запивая.Выслушав их рассказ, священник торжественно молвил:«Шесть еще дней не прошло, как, на этой самой циновкеСидя возле меня, Габриэль поведал мне ту же. Грустную повесть; потом он встал и отправился дальше».Полон участья был голос монаха, но каждое словоПадало на сердце Эванджелины, как ранней зимоюСнежные хлопья ложатся на опустевшие гнезда.«К северу двинулся он, — добавил монах, — но вернетсяОсенью, по окончанью охоты, к нам в миссию снова».Тихо, смиренно тогда промолвила Эванджелина:«Ради печали моей — позвольте мне с вами остаться».Это решение всем показалось разумным; и утром,Сев на коней, повернули домой Базиль с остальными,Эванджелина же в миссии ждать Габриэля осталась.Медленно, медленно, медленно дни потянулись за днямиИ за неделями месяцы... Вот уж побеги маисаИз чуть заметных ростков превратились в могучие стебли, Над головою шумящие; и между сомкнутых листьевЗрела пожива для белок и корм для ворон черноризых.Вот уже девушки листья сорвали со спелых початков;Щеки алели у тех, кому красный початок попался:Красный сулил жениха, а кривой называли «воришкой».Но и красный початок не мог возвратить Габриэля.«Веруй, терпи и надейся! —священник твердил. — И молитвыНаши услышит господь! Взгляни вот на это растенье;Нежные листья его протянуты прямо на север,Этот невзрачный и хрупкий цветок по прозванию компасСоздан господней рукой, чтобы путник не мог заблудитьсяВ диком безлюдном краю, в бескрайней как море пустыне.Вера — цветок путеводный в душе человека, где страстиЯрче цветут, чем она, и пышнее и благоуханней;Но аромат их тлетворен, и вид их ведет к заблужденью.Вера одна указует нам путь и венки нам готовитИз золотых асфоделей, покрытых росою забвенья».Осень прошла, наступила зима, — Габриэль не вернулся; Вновь распустились бутоны весны, и в лесах прозвучалаНежная песня малиновки, — но Габриэль не вернулся.Только с горячим дыханием лета слух к ним донесся —