нет, Женя, вы ошибаетесь, Дау совсем прежний, тот же юмор, тот же взгляд, о науке не захотел разговаривать, логично обосновав: «Я на несколько лет отстал». Второй физик добавил: что, если бы у вас, Женя, болел живот, ведь Дау примерно за час три раза выходил в туалет, предварительно извинившись, он просто ещё очень болен, у него слишком много было серьёзных травм.

Дверь в квартиру Женьки рядом, они остановились на крыльце, продолжая разговор. Женька очень уверенно, с печалью в голосе сказал: «К моему большому сожалению, я полностью убедился в противном. Вы ведь медицины не знаете, а я вырос в семье медика, медицина мне близка, я все время держу связь с профессором Корнянским. К сожалению, Кора по глупости отстранила его, но он мне сказал: никто и ничто не вернёт Ландау его интеллекта! Он как учёный погиб, мозговая травма плюс клинические смерти. Вначале я тоже этому верить не хотел. У меня не осталось больше никаких надежд. Дау в науку не вернётся, я лучше знаю его! Нет, нет! Я в этом твёрдо убеждён. У него потеря ближней памяти».

Меня уверенность Лившица не испугала, это я все слыхала и от Гращенкова, и от главврача Сергеева, и от Зарочинцевой. И, конечно, от Корнянского. А вот профессор Рапопорт из нейрохирургии с первых дней травмы мне сказал: «Трещина в основании черепа без смещений, трещина полая». Он верил показаниям энцефалограммы, придавал большое значение тому, что когда пропилили щель в черепе, гематомы не оказалось. Он в нейрохирургии наблюдал больного с первых дней пробуждения сознания и всегда на все страшные прогнозы консилиума, не боясь Егорова, просил записать его мнение особо, и оно всегда шло вразрез с мнениями Егорова и Корнянского и всегда было оптимистично! К сожалению, профессора Рапопорта тоже уже нет! (Рак желудка).

Я-то лучше всех знаю своего Зайку! Он безусловно весь прежний! Интеллект, талант, все осталось прежним. Он сам всех поставит на место, когда кончатся боли и будут опубликованы его новые работы! Особенно если он закончит свой последний труд. Теперь его уже стали называть гением.

А пока надо создавать спокойную обстановку дома для его полного выздоровления. Это условие необходимо, а главный врач — время. Это сказал Пенфильд, это подтвердил Кунц, об этом я читала в учебниках медицины.

И самым желанным гостем для Дау и меня был Померанчук. Ещё с харьковских времён, когда я ничего не знала о его сверходаренности, он покорил моё сердце, назвав Дауньку учителем там, на цементной площадке у двери квартиры Дау. И потом всегда, в Москве, в Казани, дома, на даче при встречах с Дау, академик Померанчук произносил слово «учитель», вкладывая в это слово столько любви, преданности, преклонения, восторга. Сам Померанчук излучал чистую детскую наивность, доброту и доброжелательность ко всем. Заглянув в его глаза, можно было поверить, что человечество лишилось зла. За словом «учитель» следовала математическая выкладка физических идей. «Учитель, ты не отстал от современной физики, за годы твоей болезни ничего существенного физики не сотворили, главное: та область физики, которой ты посвятил два года перед своей болезнью, остаётся белым пятном. Ни один физик мира ничего не сделал в этой области, поскорей выздоравливай, это открытие ждёт тебя». — «Чуча, я истосковался по науке, меня изводят боли, как я жду конца болей! Я как зверь накинусь на науку».

Они говорили физическими терминами. Разговаривать о том, над чем он работал, Ландау, мог только с Чучей, только один академик Померанчук мог на равных говорить о науке с Ландау. Даже больной, Дау ни разу не сказал Чуку, что болит живот, о науке разговаривать не могу. У Дау с Чуком иных разговоров не бывало, при встречах они говорили только о науке. Чук с порога начинал научный разговор, Дау подхватывал. Так было до болезни, так было во время болезни, больной Ландау свой характер не изменил.

Наступал уже 1965 год, иностранцы не забывали Дау. Звонили из Парижа, Берлина и Варшавы! Поздравляли с наступающим Новым годом, справлялись о здоровье Ландау. Очень часто приезжали целые делегации из разных стран. Как-то И.А.Луначарская привела шведов из Стокгольма, с Дау они говорили по-английски, а ко мне обратились на русском языке:

— У нас в Стокгольме много писали о вас. Мы, стокгольмские мужья, ставим вас в пример своим же нам. У нас было сообщение, что вы каждый день почти три года приходили к мужу в больницу, неужели это правда?

— Да, это правда, но это не подвиг, уверяю вас, если бы вы были в такой опасности, как мой муж, ваши жены тоже не выходили бы из больницы!

Ирина Анатольевна, уходя, мне сказала: «Кора, шведов поразила эрудиция Дау. Они говорят, этот человек знает все! Чтобы его ни спросили, он даёт ответ и какой!».

Алёша Абрикосов появлялся чаще остальных, к нему Дау издавна питал особо тёплые чувства. Алёша добр, добродушен и, конечно, талантлив, а Дау мечтал, чтобы хоть один ученик его переплюнул в науке. Алёша был трудолюбив, у Дау были на него большие надежды. Только уж больно Алёша боится свою жену Таню, устойчиво пребывает под её каблуком. «Мой ученик и подкаблучник!» — дразнил его без конца Дау. «Дау, вы, как всегда, правы, — отвечал Алёша добродушно, — кроме того, я очень счастлив в обществе собственной жены. Дразнением вы меня не проймёте, я давно с вами согласился. Да, я подкаблучник, и представьте себе, Дау, мне там очень уютно».

Но как-то Дау после вечернего визита Женьки спустился ужинать в кухню очень задумчивый. Медленно прошёлся по передней.

— Даунька, чем Женька тебя расстроил?

— Коруша, скорее удивил. Понимаешь, мой Абрикосик давно как-то говорил, что его Таня очень настаивает, чтобы Алёша завёл дневник и ежедневно тщательно записывал все, что я говорю, не науку, нет, а просто все мои частные разговоры. Это он говорил мне не наедине, все подняли его на смех, я лично сказал Алёше, что он рождён для более полезных дел на земле. А потом Женя стал замечать, что Алёша завёл такой дневник и фиксирует мои частные разговоры. Женя не хотел огорчать меня впустую. Заботясь обо мне, решил выяснить, зачем это понадобилось Алёшиной Тане. Он очень много потратил времени, выслеживая Таню, и зафиксировал, что Таня посещает всем известное здание на площади Дзержинского. Вот видишь, Коруша, как Женька предан мне, а ты его не ценишь! Чего Женьке не простишь за такую преданность? Ведь пока не убедился, он мне ничего не говорил. Преданный друг много стоит. Есть такое предание, когда был подожжён в древние времена Капитолий в Риме, где сгорели ценнейшие пергаменты, враги Тиберия хотели это злодеяние приписать Тиберию и, допрашивая Гракха, спросили, приказал ли ему Тиберий поджечь Капитолий. Преданный Тиберию Гракх ответил, что Тиберий не говорил этого, но если бы он сказал, счёл бы за честь исполнить поручение! Коруша, как красиво выглядит истинная преданность!

— Даунька, милый, ты просто ребёнок: у твоего Женьки негде поместиться истинной преданности, он весь заполнен только корыстью и жадностью. Алёшу и Таню он просто оговорил, ты слишком восхищаешься Алёшей, а у Женьки нет Алешиного таланта, вот он и решил посеять в тебе недоверие к Алёше. Если Таня и просила записывать Алёшу твои изречения, то мне тоже иногда хотелось записать их. То, что ты болтаешь, у тебя здорово получается, ты умеешь просто и коротко сказать о многом. Я уверена, Женька боится твоего расположения к Алёше, я не верю Женьке, он все придумал сам насчёт Тани. Ты посмотри на своего Женьку, ведь вид у него Иуды! Он решил убить двух зайцев: отдалить от тебя Алёшу и подчеркнуть свою преданность тебе.

— Коруша, неужели ты думаешь, что Женька на такое способен?

— Не думаю, Дау, я в этом уверена, сейчас у нас подобный шпионаж не в моде, а потом, кому нужна твоя болтовня. Всю эту чушь, пойми, придумал Женька сам, ему выгодно подчеркнуть свою преданность тебе. За эту услугу он через несколько дней выудит у тебя под каким-нибудь предлогом сотню фунтов стерлингов. Он только и говорит о том, что мы ещё не разменяли чек на 1000 долларов, премию Фрица Лондона.

К сожалению, я оказалась права, когда Женька убедился, что пользы от больного Ландау ему нет, он перестал приходить, теперь он жалеет тратить своё время на Ландау.

Как-то днём вдруг ввалились весёлые, жизнерадостные Халатников, Абрикосов и Женька. Оказывается, они только что вернулись из Берлина, ездили Халатников и Женька вместе по туристическим путёвкам, взахлёб, с восторгом делились впечатлениями. Халатников обратился ко мне:

— Кора, вам обязательно следует по туристической путёвке съездить в Берлин, там только что вышли все тома по теоретической физике, и Женя получил массу немецких марок, он накупил огромное количество замечательных и очень дорогих вещей. Вам по приезде в Берлин тоже издательство выплатит