бы знать — это утечка сведений или придуманная им самим фальшивка? От этого в огромной степени будут зависеть мои дальнейшие шаги.

— Как мы ни старались, отчет нашего осведомителя не обнаружило в этом слухе чего-либо, намекающего на утечку сведений. Например, не известно никаких ключевых деталей. Я выделил аналитика, чтобы он специально занялся этим вопросом.

— Хорошо. Спасибо.

— Майлз… — Аллегре сжал губы, задумавшись. — У меня нет сомнений, что вас это раздражает. Но полагаю, ваш ответ не привлечет больше внимания к Комарре, чем необходимо.

— Если это — утечка, то это к вам. А если — просто клевета… — Что, черт возьми, я с этим сделаю?

— Могу ли я спросить, что вы собираетесь делать?

— Прямо сейчас? Позвонить госпоже Форсуассон и рассказать ей, что грядет, — предчувствие этого бросило его в озноб и тоску. Он едва мог представить что-нибудь более далекое от испытываемой им любви к ней, чем пересказ этих тошнотворных новостей. — Это ее касается — наносит ей ущерб — не меньше, чем мне.

— Гм. — Аллегре потер подбородок. — Чтобы не мутить и так уже непрозрачную воду, я бы хотел вас попросить не спешить с этим, пока мой аналитик не получить возможность оценить ее роль в происходящем.

— Ее роль? Роль невинной жертвы!

— Я и не спорю, — сказал Аллегре успокаивающе. — Меня не так беспокоит предательство, как возможная небрежность.

СБ так и не посчастливилось заполучить Катриону — они никак не могли контролировать не принесшее присяги гражданское лицо — находившуюся в самом сердце самой горячей тайны этого года или даже столетия. Хотя она своими руками принесла ее им, неблагодарным. — Она не небрежна. Она на самом деле крайне осторожна.

— На ваш взгляд.

— На мой профессиональный взгляд.

Аллегре примиряюще кивнул ему. — Да, милорд. И нам бы хотелось это доказать. Вы же не хотите, в конце концов, привести СБ… в замешательство.

Майлз задержал дыхание, бесстрастно оценив это последнее невозмутимое замечания. — Да — да, — уступил он.

— Я прикажу моему аналитику разобраться как можно скорее и сразу же позвонить вам, — обещал Аллегре.

Майлз неохотно разжал стиснутые от разочарования кулаки. Катриона мало выходила из дому; можно было бы все рассказать ей через несколько дней, и она не успеет услышать эту сплетню откуда-то еще. — Очень хорошо. Держите меня в курсе.

— Будет сделано, милорд.

Майлз отключил комм.

Он испытал тошноту, осознав, что, испугавшись за секрет комаррской катастрофы, он обращался с Ришаром словно с умственно отсталым. Десятилетняя привычка, выработанная в СБ, о черт. Майлз считал Ришара задирой, но не ненормальным. Если бы Майлз прямо вступил в ним в спор, тот мог бы закрыться, отступить — не сердить намеренно обладателя возможного голоса.

Ладно, теперь было слишком поздно бежать за ним и пытаться переиграть этот разговор еще раз. Когда Майлз отдаст свой голос против Ришара, это и продемонстрирует всю тщетность попытки шантажировать Форкосигана.

И сделает их постоянными врагами в Совете… Заставит ли Ришара его блеф исполнить свою угрозу или отказаться от нее?

Черт, он будет должен сделать это.

Во мнении Катрионы Майлз только-только выбрался той ямы, которую он сам себе вырыл. Он хотел быть пасть туда вместе с нею, но боже мой, не в судебном же разбирательстве по обвинению в убийстве ее покойного мужа, пусть обвинение и не закончится ничем. Она лишь начала расставаться с кошмаром своего брака. Официальное обвинение и все его последствия, каким бы ни был окончательный приговор, снова протащат ее через травмирующие ситуации самым отвратительным из возможных способов, утопят ее в водовороте стресса, горя, оскорбления и усталости. Борьба за власть в Совете Графов не превращала его в цветник мира и любви.

Конечно, все это ужасное видение можно будет изящно миновать, если Ришар уступит ему эту цену за графство Форратьер.

Но Доно не получит своего шанса.

Майлз заскрипел зубами. Он уже это делает.

Через мгновение он набрал на панели код, и стал нетерпеливо ждать.

— Здравствуйте, Доно, — промурлыкал Майлз, едва на экране проявились очертания лица. На заднем плане едва проглядывала мрачная, даже затхлая, роскошь одного из залов особняка Форратьеров. Но фигура, появившаяся в фокусе изображения, была вовсе не Доно; это была Оливия Куделка, весело ему усмехнувшаяся. На щеке у нее было пыльное пятно, а под мышкой — три пергаментных свитка. — О… Оливия. Извини. А, гм, лорд Доно здесь?

— Конечно, Майлз. Он сейчас разговаривает с адвокатом. Я его позову. — Она отскочила из поля зрения; он услышал, как она издалека позвала: Эй, Доно! Угадайте, кто это звонит!. Через секунду на экране появилось бородатое лицо Доно; он вопросительно приподнял бровь, узнав своего собеседника. — Добрый день, лорд Форкосиган. Чем я могу быть вам полезен?

— Здравствуйте, лорд Доно. Мне только что пришла в голову мысль, что, не важно по какой причине, но мы так и не закончили наш разговор тем вечером. Я хотел, чтобы вы знали — если у вас есть какие-то сомнения, — что я полностью поддерживаю ваши претензии на графство Форратьер и отдам за это голос моего Округа.

— О да, спасибо, лорд Форкосиган. Мне очень приятно слышать это. — Доно заколебался. — Хотя… я слегка удивлен. Мне показалось, что вы предпочли бы оставаться над этим сражением.

— Да, предпочел бы. Но у меня только что был ваш кузен Ришар. Он сумел удивительно быстро принизить меня до своего уровня.

Доно сморщил губы, а потом попытался удержаться от слишком уж широкой улыбки. — Он порой производит такой эффект.

— Если можно, я хотел бы наметить встречу с вами и Рене Форбреттеном. Или здесь, в особняке Форкосиганов, или где хотите. Думаю, выработка некоторой общей стратегии была бы выгодна вам обоим.

— Я был бы счастлив получить ваш совет, лорд Форкосиган. Когда?

Они несколько минут сравнивали свой распорядок дня, сдвигая планы и подключив к разговору Рене в Доме Форбреттенов, и наконец было решено, что встреча назначена на послезавтра. Майлз был бы рад, если бы она состоялась сегодня вечером или даже прямо сейчас, но он должен был признать, что отсрочка дала ему время изучить проблему в более рациональном ключе. Он сердечно попрощался с обоими своими, как он верил, будущими коллегами.

Он потянулся набрать на комм-пульте еще один код, но заколебавшись, убрал руку. Он едва знал, как снова начать, пока эта бомба не взорвалась прямо перед его лицом. Он ничего сейчас не мог сказать Катрионе. Если он позвонит ей и начнет говорить о чем-то другом, об обычных вещах, в то время как знает это и умалчивает, это будет значить снова ей солгать. Да еще как!

Но что, черт возьми, он собирается сказать, когда Аллегре позволит ему это?

Он поднялся и стал мерить шагами свои апартаменты. Требуемый от Катрионы год траура в первую очередь мог бы исцелить ее собственную душу. С расстояния целого года память о таинственной смерти Тьена смягчилась бы в общественном мнении, а его вдова без критики с чьей-то стороны могла бы вернуться в общество и благосклонно принять ухаживания мужчины, которого уже долго знала. Но нет. Охваченный огнем нетерпения, теряя силы от страха потерять эту возможность, он все наступал и наступал, и наконец просто хватил через край.