развлечением и раздражением. — У тебя дома есть, наверное, самый компетентный из оставшихся в живых экспертов по барраярской политике последнего столетия. Твой отец еще до твоего рождения имел дело с самой уродливой партийной борьбой, похуже этой, и вооруженной, и нет. Передай ему, что я просил прочитать тебе о лекцию о разнице между честью и репутацией, как он это сделал мне в свое время. На самом деле… скажи ему, что я желаю и требую этого. — Встав с кресла, он махнул рукой, выразительно кладя конец разговору на эту тему. Все поднялись на ноги.
— Лорд Аудитор Фортиц, останьтесь еще на одно слово до вашего отъезда. Госпожа Форсуассон… — снова пожал руку Катрионы, — … мы сможем больше поговорить с вами, когда время не будет так поджимать. Органы Безопасности скрыли все происшедшее от общественности, но надеюсь, вы знаете, что за ваши заслуги Империя в глубоком долгу лично перед вами и вы можете востребовать этот долг по вашему требованию и желанию.
Катриона моргнула, пораженная почти до того, чтобы начать возражать. Конечно, Грегор выкроил для них время в своем расписании ради Майлза? Но это был самый непосредственный намек на дальнейшие события на Комарре, какой только можно было сделать в присутствии Никки. Она ухитрилась ответить коротким поклоном и шепотом благодарности за то, что отняла императорское время и внимание. Никки, взяв за образец ее неловкость, сделал то же самое.
Дядя Фортиц попрощался с ней и с Никки и остался еще на несколько слов со своим господином императором до отъезда. Майлз вывел их в коридор, где сказал одетому в ливрею ожидающем их человеку, — Я их провожу, Жерар. Пожалуйста, вызовите машину для госпожи Форсуассон.
Они пошли длинным путем по зданию. Катриона бросила взгляд назад через плечо на личный кабинет Императора.
— Это было…было больше, чем я ожидала. — Она опустила глаза на Никки, шагающего между ними. Его лицо выглядело застывшим, но он не пал духом. — Сильнее. — Резче.
— Да, — сказал Майлз. — Надо быть осторожнее в своих пожеланиях — они могут и сбыться… У меня есть особые причины доверять в этом вопросе суждению Грегора больше, чем чьему-либо. Но… думаю, я наверное не единственная рыба, не помнящая про воду. Грегор привык выносить ежедневное давление, которое меня бы, к примеру, довело до пьянства, безумия или совершенно смертоубийственной раздражительности. Как следствие, он переоценивает наши возможности, а мы стараемся… не разочаровать его.
— Он сказал мне правду, — произнес Никки. Еще мгновение они шли в тишине. — Я доволен.
Катриона промолчала, удовлетворенная.
***
Своего отца Майлз обнаружил в библиотеке.
Граф Форкосиган сидел на одном из диванов сбоку от камина, просматривая данные портативного считывателя. Его полуофициальная одежда, темно-зеленый китель и брюки, напоминали мундир, который он носил большую часть своей жизни, из чего Майлз заключил, что отец скоро должен был куда-то отправиться — несомненно на один из официальных обедов, которые должны были поглотить вице-король с супругой до свадьбы Грегора. Майлз вспомнил о том, что скоро придет его черед исполнять свои обязанности согласно пугающему списку, переданному ему леди Элис. Но посмеет ли он смягчить их светскую и кулинарную суровость, пригласив Катриону составить ему компанию — это был весьма сомнительный вопрос.
Майлз шлепнулся на диван напротив отца; граф поднял глаза и посмотрел на него с осторожным интересом.
— Здравствуй. Ты смотришься слегка выжатым.
— Да. Я только что вернулся с одной из самых трудных встреч за всю мою аудиторскую карьеру. — Майлз потер загривок, все еще до боли сведенный. Граф приподнял брови в вежливом вопросе. Майлз продолжил, — Я попросил Грегора разобраться вместе с Никки Форсуассоном в этой мешанине клеветы, насколько он сочтет разумным ему сообщить. Но он пошел намного дальше, чем могли бы я или Катриона.
Граф выпрямился, отложив считыватель. — Ты чувствуешь, что это нарушение безопасности?
— На самом деле нет, — признал Майлз. — Любой враг, который похитил бы Никки и допросил, не узнал бы больше, чем мог уже знать. Десять минут под суперпентоталом — он рассказал бы все, что знал, и ему не причинили бы вреда. Может быть, его бы даже вернули. Или нет… Его безопасностью сейчас не более рискуют, чем раньше. И этот риск не больше и не меньше, если рассматривать его как рычаг давления на Катриону. — Или на меня. — Истина о заговоре скрыта даже от руководства. Не в том проблема.
— А в чем?
Майлз сгорбился, опершись локтями на колени и рассматривая свое собственное искаженное отражение в носках начищенных полуботинок. — Я думал, из-за кронпринца Зерга Грегор знает, каково — и надо ли — рассказывать кому-то, что его папа был преступником. Если так можно назвать принца Зерга из-за его тайных пороков.
— Я мог бы его так назвать, — вздохнул граф. — К моменту смерти он был преступником, и наполовину сошедшим с ума. — В те дни, подумал Майлз, адмирал Форкосиган был на самом высоком уровне очевидцем бедственного вторжения на Эскобар. Он выпрямился; отец взглянул ему прямо в лицо и мрачно улыбнулся. — Удачный выстрел с эскобарского корабля был самой большой в истории благосклонностью фортуны к Барраяру. Хотя теперь, задним умом, я сожалею, что мы так плохо поступили с Грегором и этими сведениями. Полагаю, что он добился большего успеха?
— Я думаю, что он обошелся с Никки… хорошо. Во всяком случае, у Никки не будет ощущения, что его мир рушится на части. Конечно в сравнении с Зергом Тьен был не так уж плох — просто дурак и взяточник. Но на это было трудно смотреть. Девятилетнему мальчику не стоит иметь дело с чем-то столь мерзким и так близко его затрагивающим. Что это сделает из него?
— Наверное… десятилетнего, — сказал граф. — Делаешь то, что должен. Растешь или съеживаешься. Ты должен верить, что он будет расти.
Майлз побарабанил пальцами по обтянутой тканью ручке дивана. — До меня все еще доходит, насколько искусен оказался Грегор. Признав, что Тьен растратчик, он перетянул Никки на нашу сторону. Никки теперь крайне заинтересован в поддержании легенды, защищающей репутацию его покойного папы. Странно. Что как-то приводит меня к тебе. Грегор попросил — нет, пожелал и потребовал, не менее того! — чтобы ты дал мне тот же урок, что и ему: честь против репутации. Наверное, это было незабываемо.
Граф наморщил бровь. — Лекция? О. Да. — Он коротко улыбнулся. — Если это так отпечаталось у него в мозгу, хорошо. С молодыми людьми часто спрашиваешь себя — отложилось ли в них хоть что-нибудь из сказанного тобой или ты просто бросаешь свои слова на ветер.
Майлз неловко поерзал, спросив себя, не относилось ли последнее замечание и в его адрес. Ну, какая именно часть этого замечания. — М-м? — побудил он отца продолжать.
— Я бы не назвал это лекцией. Просто полезное разъяснение отличий. — Он протянул руку, ладонью вперед, жестом равновесия. — Репутация — это то что другие знают о тебе. А честь состоит в том, что ты знаешь о себе сам.
— Гм.
— Тенденция к зарождению конфликтов возникает, когда это не одно и то же. В отношении смерти Форсуассона — как ты сам себя ощущаешь?
И как он умеет вот так нанести удар в самую сердцевину раны? — Я не уверен. Нечистые мысли в счет?
— Нет, — сказал граф твердо — Только действия.
— А как насчет глупых поступков?
— Это серая область, и не говори мне, что ты уже не бывал в таких сумерках.
— Большую часть жизни, сэр. Время от времени поднимаясь до мерцающего света познания. Но на такой высоте мне не выжить.
Граф приподнял брови и криво улыбнулся, но милосердно воздержался от согласия. — Так. Тогда
