Кончилась эта лесенка. Опять дверь, только железная. Ключ в ней. Помаялась, но повернула. Отворила железную дверь и очутилась...

Ничего не слышала Настенька из этого рассказа. От ночной сырости ее всю трясло. Она боялась выдать себя, упасть, закричать. Таиться не было больше сил. Настенька выскочила из-за укрытия и, не удержав стона, побежала.

Ее легкие шаги услышали Прокопий и Сусанна.

– Кто бы это?.. – с тревогой спросил Прокопий. – Уж не выслеживал ли нас кто-нибудь?

– А уж ты и перепугался? – раздраженно проговорила Сусанна, но и сама старалась прислушаться к затихающей чужой поступи. Через минуту в парке все стихло.

Но эту легкую поступь уловили не одни любовники. Слышал их и приказчик Шанежка. Он очутился в парке вовсе ненароком: вернулся домой из купеческой слободы сильно выпивши и свалился спать, не раздеваясь. Разбудил его колокол Наклонной башни часа через три.

Приказчик, охая, побрел вон из избы освежить ночной прохладой гудящую от хмеля голову. В парке ему полегчало. Он присел на скамью у парадного входа в хозяйский дворец.

Услышав чьи-то легкие, торопливые шаги в парковой аллее, Шанежка насторожился, проворно вскочил и спрятался за колонной дворцового портика.

Торопливые шаги приближались. Шанежка заметил женскую фигурку и, как кот за мышью, кинулся в погоню. Он быстро нагнал бежавшую и схватил за руку. Крик Настеньки бессильно замер, когда приказчик, сбив ее с ног, зажал ей рот. Шанежка подхватил ее и потащил к себе в избу.

До звона в ушах вслушивались Прокопий и Сусанна в тишину парка. Ничто больше не нарушало ее.

– Может, караульный проходил?

– Да будет тебе тревожиться, Прокоп. Слышишь, опять тихо, как в могиле? Ты лучше скажи, рад ли тому, что отыскала в горнице? Завтре покажу тебе ту тайную дверь. Знал ты про нее?

– Ничего не знал.

– Так я тебе и поверила, чтобы Демидов-сын про отцовы и дедовы тайники в доме не знал! Скажешь еще, что и про подвалы тайные не знаешь?

– Про те знаю.

– И то, что под косой башней рублевики серебряные чеканят, тоже знаешь?

Прокопий чуть не привскочил на скамье, замахал рукой на возлюбленную.

– Совсем дуреешь, Сусанна, коли о таком сболтнула!

Сусанна тихонько посмеивалась.

– Стало быть, правда? Уж больно мне любопытно было узнать, правда это али нет. Вот и узнала, что правда. Ох и бедовый Акинфий! Чую, не сносить ему головы. Теперь нечего тебе кручиниться. Станешь и при отце ко мне ходить, а чуть – за дверь тайную, и – нет никого в моей опочивальне. Пойдем! Полночь сейчас ударит.

И впрямь, будто по команде Сусанны, колокола на башне стали вызванивать четверти. Прогудел большой колокол, и следом за последним, двенадцатым ударом зазвучал менуэт...

Разбудил Сусанну на утренней заре настойчивый стук в дверь опочивальни. Недовольным тоном она позволила слуге войти. Это был встревоженный хозяйский камердинер Самойлыч.

– Доброе утро, хозяюшка. Прости, христа ради, за докуку. Дело у меня неотложное.

– Вот напугал! Сон хороший глядела. Неужли не мог подождать?

– Не мог, матушка. Понимаю, что виноват, но ждать было нельзя.

– Уж не занемог ли хозяин молодой?

– Не то, матушка. Приказчик Настеньку с ночи в своей избе истязует. Вся дворня слышит девкин крик. Теперь затихает, бедная. Уж не порешил ли он ее, горемычную?

– Чем я-то здесь помогу?

– Заступись за девку, матушка. Он мужик-то – зверь.

– Хорошо. Ступай! Ступай! Сейчас оденусь. Скажи ему, подлецу, что вот, мол, сейчас сама хозяйка придет уму-разуму его поучить!

Наспех одевшись, Сусанна кое-как прихватила распущенные волосы, вышла во двор и на глазах перепуганной дворни направилась к крыльцу приказчиковой избы. Подозвала дворового мужика, властно приказала:

– Открой мне!

И когда тот, распахнув дверь, пропустил ее вперед, она сама захлопнула за собой дверь, находясь уже за порогом...

В избе беспорядок. На полу сор. Перед иконами, помигивая, угасает лампадка. Окна закрыты. Смрадная духота.

Приказчик, пораженный появлением госпожи, вскочил с лавки из-за стола. В углу избы на голом полу валялась Настенька в изодранной, запачканной кровью одежде. На столе перед Шанежкой Сусанна заметила плеть с коротким черенком.

– Над беззащитной девкой измываешься, погань?

Шанежка раскрыл было рот, но лишь промычал что-то вроде «дело хозяйское».

– Чем перед тобой провинилась?

– Стало быть, в саду шаталась в полуночь. Допрос ей чинил: зачем в саду в таку пору очутилась. Плетью погладить пришлось, а не сказывает. Значит, дело у нее там немаловажное. Все равно дознаюсь. А приедет хозяин – не того еще у нас испробует.

– Дурак ты! Да я сама ее в сад за мятой посылала.

– Не знаю. Когда изловил, мяты в руках у нее не было.

– Слыхал, что тебе хозяйка сказала?

– Слыхать-то слыхал. Только не больно верю. Зачем бы ей под пыткой про мяту для тебя молчать? На слово я одному хозяину верю.

– А я кто для тебя?

– Кто бы ни была, Сусанна Захаровна, а хозяин здеся меня заместо себя оставил! Над всеми! Вот и примечай!..

– Неужли? Ужо спрошу, как воротится. Встань, Настя!

Избитая с трудом поднялась и сразу же села на лавку.

– Ступай отсюда. Умойся и немедля ко мне придешь.

Настенька шатаясь пошла из избы. Сусанна взяла со стола плеть. Шанежка поспешно отступил в угол.

– Трусишь, погань? Кровь на плети! Эх ты, оборотень одноглазый. Ежели молодой хозяин узнает, что с девкой сотворил, слепым по свету поползешь!

– Узнает ежели, говоришь? А у меня и для него тот же сказ: поймал в хозяйском саду, в полуночный час. Будто не знаешь наш народ? У всякого недоброе на уме. Особливо же у девок из сучьей. Волчицы они. Аль позабыла, что прошлым летом девка завод запалила? Почем знаешь, может, и Настя темное задумала против хозяев.

– Слышал, что я ее за мятой посылала?

– Сказывал уже: не дошло бы до плети, кабы мята у нее на уме была.

– Не веришь? Для тебя я, стало быть, без хозяина никто прихожусь?

Прищурив глаза, Сусанна что было силы толкнула ногой тяжелую табуретку. Отлетев, она ударила Шанежку по коленям так сильно, что он схватился за ушибленные ноги.

– Хозяйка я для тебя, рыжая погань?

Сусанна уже пошла к двери, но услышала слова приказчика:

– Все одно, хозяину пожалуюсь.

– Пожалуйся, коли смелости хватит. Но уж тогда и я пожалуюсь: по первости скажу, как ты рублевики воруешь из коробов, когда ночами в дом из-под башни их таскаешь.

Шанежка перекрестился:

– Како серебро из-под башни? Господь с тобою, хозяюшка!

– Какое? Демидовское! С Колывани. Из которого под башней новые рублевики чеканят.

– Христос с тобой, хозяюшка. Легче да тише про эдакое сказывай. Челядь возле избы, да и дверь настежь.

– Вспомнил, стало быть, что там под курантной башней колодники чеканят? – Сусанна зло посмеялась. – Мозжат коленки-то? Кабы могла, табуретку посильнее кинула бы. Стал бы, как ревдинский хозяин, на костылях вышагивать. Жалостлива я и добра. Характер у меня отходчив. Надо было тебя этой табуреточкой по башке угостить. Лампадку-то лучше погаси, а то святители зажмуриваются на тебя.

Выйдя опять на крыльцо, Сусанна крикнула толпящейся во дворе челяди:

– Эй! Гущи квасной Шанежке! Бедняга коленки зашиб!

И только тут заметила, что плеть приказчика осталась в ее руках. Сусанна швырнула ее назад в приоткрытую дверь приказчиковой избы...

В своей опочивальне Сусанна застала Настеньку. Она заперлась и внимательно оглядела девушку.

– Не плохо он тебе лик подсинил, красавица. В таком обличии молодому хозяину на глаза не показывайся. Сиди в горнице, пока синяки не сведешь. Зачем в сад ночью ходила?

Настенька потупилась.

– Чего молчишь? Или боишься? Отвечай.

И девушка решилась ответить этой лживой разлучнице правду. В глазах Настеньки Сусанна вдруг прочла ненависть такую жгучую, какой до сих пор еще не видывала в женском взоре. Настенька гордо скрестила руки на груди, проговорила внятно, медленно, раздельно:

– Ходила я ночью в сад поглядеть, как ты там с молодым хозяином милуешься.

Удар был слишком неожиданным. Чтобы скрыть растерянность и смущение, Сусанна было засмеялась, но обычной звонкости в ее смехе уже не было.

– И что же? Удалось тебе сие подглядеть?

– Сама знаешь.

– И подслушала тоже?

– Все слышала, до последнего словечка.

– Теперь, поди, хозяину все доложишь?

– Может, и доложу, когда время придет.

– А доживешь ли сама-то до сего времени?

– Почему же мне-то не дожить? Чай, меня молодой барин уже покинул... Ненависть моя к тебе, проклятой, помереть мне не даст.

– Поди, даже прибить меня не прочь?

– Больно ты, Сусанна, о себе возомнила много. Думаешь, ты лучше нас? Такая же! Рук о тебя марать не стану – каты демидовские и тебя подсинят, еще почище, чем меня.

– Неужли и впрямь думаешь, будто я такая же, как вы все? Стало быть, надеешься дожить до моей погибели, злобой на меня, как клюкой, подпираясь? Что же, живи пока, мне не жаль, а вот что с тобой учинят, ежели я наперед сама Акинфию скажу, что ты недоброе задумала? Моей-то басне хозяин сразу поверит. Скажу, что надумала меня со свету сжить. А Шанежка подтвердит, как он тебя в саду с ножиком изловил. Все он подтвердит, что ни повелю... Бойка ты, нечего и говорить, только я бойчее. Испугалась? Слезы злобные разом высохли... Ну-ка, красавица, бери теперь гребень да чеши мне волосы. Чтобы ни