искорка.

 Он сел рядом на бордюр, и мы еще сидели бок о бок в тишине несколько минут. Я чувствовала, как прошла его дрожь, то есть он наконец-то смог немного успокоится. Но я каким-то внутренним чутьем понимала, что не стоит сейчас говорить, не стоит ничего спрашивать и уже тем более не надо ему ничего рассказывать. Да мне и не хотелось. Мы оба устали. Оба перенервничали. Оба подавлены и раздавлены произошедшим. Надо прийти в себя, всего лишь собрать в кучку растерзанные нервы и хоть как-то реанимировать настроение…

 — Я хочу извиниться, — тихо и очень неуверенно начал он. — Я обманул тебя.

 — Это все-таки твоя наркота? — проворчала я, осознавая, как глупо выглядела перед капитаном, пытаясь доказать, что героин подкинули. Благими намереньями…

 Он грустно усмехнулся и покачал головой:

 — Я обманул, когда сказал, что бросил бы тебя в тюрьме. Я бы сделал все возможное, чтобы ты туда не попала.

 Я удивленно подняла брови и скептически скривилась, начала врать:

 — Глупости. Я в тебе уверена, ты не подлец.

 — Н-да? А по твоему лицу так нельзя было сказать в тот момент. На нем большими буквами было написано: «Черт меня дернул потащиться в ночь с этим мерзавцем! Выйдем отсюда, отвезу его в гостиницу и чао!»

 Я ошарашено уставилась на парня:

 — Но ведь именно так я и подумала!

 — Вот что бы ты так больше не думала, я и довожу до твоего сведенья — Билл Каулитц своих друзей в беде не бросает. Понятно?

 Я скривилась так, словно мне в рот засунули одновременно сразу два незрелых лимона, даже передернулась вся.

 — Вот только давай без этого дешевого пафоса. Ненавижу, когда люди так говорят, от этих слов смердит ложью за тысячу верст. Дрянь какая…

 Он обидчиво отвернулся.

 — Нет, и нечего обижаться. Я серьезно. Звучит ужасно мерзко. Как в дурацком бразильском сериале. Пошлость такая!

 — Я тебе не врал.

 — Ладно, там видно будет. Билл… можно один вопрос?

 — Смотря о чем?

 — Нууу… я… ээээ…. мммм… это… как бы… так… — промычала я, потупившись.

 — Спрашивай, — улыбнулся он. — Не бойся.

 — Ээээ… там… мммм… в камере… это… как его…

 Мои руки были подобны рукам индийской танцовщицы — те же замысловатые кривляния пальцами, которые пытаются сквозь закрученные фигуры передать смысл бессвязных звуков. Он несколько секунд пристально вглядывался в глаза, видимо, пытаясь понять, что я все-таки хочу сказать, а потом отозвался:

 — Если честно, то за пару секунд до твоего весьма эффектного появления, я мысленно успел попрощаться с девственностью. К счастью, только мысленно.

 — Точно? — настороженно спросила я.

 — Точно. За это тебе отдельное спасибо. Меня несколько раз ударили в живот, и когда я больше не мог сопротивляться, завалили толпой… — Билл сморщился и замолчал.

 — Два раза… — ошарашено пробормотала я.

 — Что «два раза»?

 — Ударили два раза… Первый раз был очень сильным — у меня лопнула чашка, а второй раз парализующий — я чуть не упала в коридоре от этого удара… Я на самом деле физически чувствовала все, что происходило с тобой в камере…

 Он опять тяжело посмотрел черными в ночи глазищами, словно пытаясь проникнуть в сознание, и твердым утверждающим тоном произнес:

 — Ты просто перенервничала. Куда дальше?

 Я огляделась. Какой-то странный район. Даже фонарей нет. Темень, общественные, обшарпанные страшные производственные здания. И никого кругом. Ни одного светлого пятна, кроме ментовского отделения.

 — Туда, прямо! — махнула я рукой, словно Ленин, указывая путь в ближайшую черную подворотню. Какая разница, куда идти. Москва — город маленький, в любом случае выберешься к свету.

 Мы, не спеша, зашагали по разбитому асфальту. Все хорошо, кроме одного: ветер поднимается и воздух тяжелый. Небо постепенно затягивается свинцовыми в лунном свете тучами. Кажется, гроза собирается. Надо добраться до дома быстрее, чем ливень доберется до нас.

 Билл тоже задрал голову, хмуро рассматривая ползущую тучу. Внезапно в небе сверкнула молния. Он хмыкнул:

 — Зарница… Красиво… Как думаешь, сколько у нас времени?

 — Не знаю. Но идти надо быстро. Я отвезу тебя в гостиницу. Нагулялся, небось, на всю оставшуюся жизнь?

 — Ты хочешь от меня избавиться? Я надоел тебе?

 — Нет, что ты! Сегодня твоя ночь, как скажешь, так и будет. Точнее остатки ночи.

 — Тогда давай закажем такси и поедем за мотоциклом. У вас евро принимают?

 Он полез в портмоне и застыл. Судя по его удивленно-разочарованным глазам, деньги у нас прихватизировали.

 — Много там было?

 — Четыреста евро. И мелочь.

 — Нет, возвращаться мы не будем. Погоди, у меня еще должны остаться деньги!

 Я достала кошелек. Он оказался пуст. Я почему-то даже не удивилась.

 — Много там было? — улыбнулся парень.

 — Восемь тысяч рублей. И мелочь. Примерно двести тридцать евро.

 — Может все-таки вернемся?

 Я мрачно оглянулась:

 — Пусть себе на белые тапочки оставят. Стервятники!

 — Терпеть не могу ходить пешком.

 — Можно поймать такси, а оплатить по факту доставки домой. Но дома остались деньги из серии «НЗ» — неприкосновенный запас, только до зарплаты, если ужаться.

 — Нет, тебя мы грабить не будем. А то нас кормят, а ты и так тощая, чтобы еще голодать. Черт, и я выгреб все карманные деньги.

 — Как-то скромно вам не карманные расходы дают, — усмехнулась я.

 — Скажи спасибо, что вообще дают. Мы на полном обеспечении. А на мелочевку этих средств вполне хватает. У Тома должны быть деньги. Если он их все не спустил на девчонок.

 — Ого! У Тома хватает времени общаться с девчонками? Интересно, где и когда?

 — Поверь, Тому не важно где и когда, были бы девчонки.

 — Он ведь не бабник. Закомплексован, зажат, но не бабник. Что-то я сомневаюсь насчет большого количества девчонок.

 — Ты только Тому об этом не говори, а то разрушишь его образ мегамачо.

 — Я угадала его?

 — Да. У нас у каждого в группе свой образ, который был тщательно продуман психологами и продюсерами, они просчитали все. Например, я — романтик. Нет, я на самом деле немного такой: в облаках витаю, иногда слишком сильно оторван от действительности, могу во время разговора ляпнуть что-то не то, вспыльчивый и капризный. Но это редко. А Том главный ловелас. Брату нравится эта игра. И он всячески поддерживает образ развязного, хамоватого мачо, хотя на самом деле он стеснительный и зачастую робкий. Густав — хозяин, домашний. Все домашние девочки должны пищать от него, и хотеть за него замуж, потому