Все так же не поднимая головы, Иван потянулся за поводом. Вот олух, ну, честное слово! Так бы и отоварить по роже!
– А ты рюкзак перед этим снять не желаешь? – мягко поинтересовался Влад, давя светлое желание в зародыше.
От этой мягкости Иван дернулся похлеще, чем от окрика и, быстро закивав и забормотав свое обычное «да, господин», принялся избавляться от ноши. Раб, как мог, спешил выполнить приказ, что стал похож на черепаху старающуюся избавиться от панциря. Понаблюдав пару секунд эту клоунаду, Влад тяжко вздохнул, шагнул к парню, вмиг разрешив его разногласия со снаряжением, попросту вытряхнув того из лямок.
Иван, умело скрывая удивление, забормотал что-то благодарственное и заковылял расседлывать. Влад кинул рюкзак себе под ноги и отвернулся, разыгрывая скучающий вид, стараясь не обращать внимания на суетливого раба. Главное, чтоб опять не напортачил, а то придется гневаться, а этого не хотелось. Хотелось одиночества, а еще отослать Ивана куда-нибудь с пустяшным поручением, дав возможность, оказавшись вдали от хозяйских глаз, беспрепятственно потереть отбитые во время скачки части тела и, матерно захныкав, пожалеть бедолагу раба, которому достались самые каверзные хозяева во вселенной. Но и этого себе позволить нельзя. Хозяин, самостоятельно расседлывающий лошадь, а потом подготавливающий место под лагерь, пока раб прохлаждается где-то за кустами, будет выглядеть, мягко говоря, несуразно и прежде всего в глазах того самого раба, добавляя в мироощущение парня очередную порцию непоняток, а их и без того более, чем достаточно. Ни к чему парня еще больше путать. Кстати, об отбитых частях…
Влад положил руку на плечо парня и грубовато развернул к себе, чувствуя, как каменеют под ладонью чужие мышцы. Все верно – когда хозяева вот так хватают, прерывая приказанную работу, хорошего не жди. Выругав себя за поспешность – вот чего было не подождать пару минут?! – Влад подцепил двумя пальцами мужской подбородок, потянул, заставляя поднять голову, поворочал из стороны в сторону, придирчиво разглядывая вздувшийся ярко-красный рубец с темным росчерком запекшейся крови, пересекающий лоб Ивана в считанных миллиметрах от бровей. Свезло рабу и здорово свезло! Рубец что, ну, поболит немного, пощиплет от пота, а там и сойдет, даже шрама на рассеченной шкуре не останется. А придись удар на полсантиметра ниже? Да чего гадать? На той скорости, да с той силой если и не выхлестнуло бы глаза, то проблем со зрением обеспечило качественно!
Осмотр сильно нервировал парня, но он старательно отводил глаза, кто его, этого мужика знает, когда наступит предел его терпению и он начнет воспитывать. А воспитывать было за что, слишком уж много хлопот хозяину доставлял и то, что до сих пор оставался небитым, вызывало неподдельное изумление. Другой, на месте хозяина уж давно бы расстарался и за медлительность, и за неуклюжесть, что уж говорить о проклятой ветке попортившей имущество… Так что лишний раз искушать судьбу, заглядывая в глаза человеку, не стоило. Вещи это запрещено. А то, что он вещь, очень быстро растолковали на конюшнях госпожи Констанции, за каких-то пару дней разрушив заблуждение, в которое его усиленно вводили последние три месяца. Вещь не может стать человеком, а раб свободным. Этот закон раб заучил получше собственного номера… Но память осталась, теперь раб точно знал, к чему надо двигаться, и если на этой дороге нужно ползти на брюхе, поминутно замирая, он будет ползти и замирать. Вот только били бы пореже, а то шкура, от загривка почти до колен, превратилась в сплошной рубец, никак не желающий заживать, что крайне осложняло жизнь.
Хозяин не сказал ничего, просто выпустил и позволил дальше заниматься делами. Иван отвел животное на самый край поляны, старательно спутал ему ноги, вместо веревки используя отстегнутый от уздечки повод. Будь его, Ивана, воля, то и вовсе привязал бы к какому дереву… но воли у него нет и быть не может. Закончив с путами, снял уздечку и, оставив коня свободно щипать траву, поспешил к хозяину, надеясь, что тот не успел придумать для раба что-нибудь заковыристое.
Заняв Ивана делом, Влад, наконец, сумел толком оглядеться. Обширная поляна имела форму полумесяца, с одной стороны ограниченная чуть сморщенной волнами гладью озера, а с другой зеленой стеной леса. Высокая трава, приглаженная ветрами, дразнилась над озером, показывая, какими должны быть настоящие волны – размашистые, широкие, с плавными перекатами, а не мелкими смешными морщинками.
Наплевав на подчиненность, перетащил рюкзак под дерево, туда, где трава основательно примята и виднелась черная проплешина бывшего кострища. Трава вокруг значительно ниже, когда-то этот участок во избежание пожара был вычищен до голой земли. Воровато оглянувшись на занятого конем Ивана, принялся расчищать заросший участок. Если они устроят пожар, Кони из него живого чучело набьет, глубоко забыв, что он генофонд и надежа. Влад отбрасывал подальше вырванные пучки травы, старательно затаптывая взрыхленную землю, тихонько над собой посмеиваясь. Дожили! Собственного имущества хоронится! Он почти закончил, когда в отдалении послышалось позвякивание сбруи, что тащил на себе Иван. Тихонько ругнувшись, обтер ладони о штаны. Чище не стали, а вот на ткани появились непрезентабельные пятна – чертова трава обильно выделяла сок. Сунув перепачканные руки в карманы, состроил постную рожу.
– Ты все сделал? – строго поинтересовался хозяин у подошедшего.
– Да, господин, – Иван аккуратно сложил уздечку и седло рядом с рюкзаком.
– Распакуешь рюкзак, в одном из карманов должен быть тесак. Сходишь в лес, нарежешь лапника под постель и заодно дров для костра наберешь. Понял? А если вздумаешь воспользоваться ножом не по назначению, я тебе попросту шею сверну. Уяснил?
– Да, господин, – голова раба опустилась ниже обычного, а уши подозрительно вспыхнули, подтверждая, что именно об этом он как раз и думал.
– Вот и хорошо. Вперед!
Понаблюдав некоторое время за распаковывающим вещи подопечным, развернулся и зашагал к воде. В конце концов, он приехал сюда отдыхать и плавать, а не глупых рабов контролировать.
Десяток шагов и стал слышен шепот волн, набегающих на пологий берег. Вода беспрестанно спорила с сушей, вымывая плодородный слой на узкой прибрежной полоске, оставляя взамен темный песок с множеством мелких ракушек. Ракушки запросто лопались под человеческим весом, грозя изрезать неосторожному двуногому босые пятки. В воду следовало заходить с осторожностью и не только из-за ракушек, но и из-за поросли цепких водорослей, запутывающихся в ногах и норовящих потопить. А вон у той коряжки, что торчит из воды по левую руку, дно с подводными ямами, заполненными вязким илом – ступишь и без посторонней помощи можно и не выбраться. Но, несмотря на все таящиеся под водой опасности, Влад любил это озеро, его прохладную даже в самый жаркий день воду, подпитываемую ледяными донными ключами. А что опасно, так это пустяк. Чайник на плиту тоже опасно ставить – при должной сноровке и убиться можно. Просто нужно соблюдать простейшие правила. К коряжке не ходить, в осоку, густо растущую справа, не лезть, там змеи. И, самое главное, не заплывать дальше середины озера. Если верить историям лесников, там, где вода по цвету больше походила на деготь, самое глубокое место и, вроде как, даже омут имеется. А на дне лежит ствол огромного дерева, собрата того, что стоит на берегу. В его кряжистом нутре с выгнившей серединой, живет огромный сом, которому лет сто, никак не меньше, и сом этот порой балуется тем, что утаскивает особо наглых человеков, посмевших потревожить покой сторожила. На вполне закономерный вопрос Влада, а как же попало на середину озера это самое дерево, лесники только пожимали плечами, мол, давно дело было, никто уж и не помнит. Верить в это или считать страшными сказками, какими принято пугать доверчивую публику у ночного костра, дело каждого. Легендарного дерева Влад сам не видел, но и лезть проверять правдивость баек особой охоты не испытывал, давно разучившись по-глупому рисковать жизнью. Даже если половина из сказок о речном хранителе правда – шею можно свернуть на раз! И кому, спрашивается, от этого будет легче? Тем более, подобные россказни на пустом месте не появляются. Значит, люди пропадали. Да и сам, в одну из ночей, проведенных тут, собственными глазами видел, как посередине озера вывернуло что-то огромное, поблескивающее в лунном свете мокрым черным боком и, тяжело шлепнув, ушло в глубину. Да, он готов допустить, что зрение возле воды порой чудит и звуки кажутся громче, чем есть на самом деле, но его, человека отнюдь не робкого, увиденное впечатлило. Аквалангистов переростков, на которых можно было бы списать размеры увиденного, тут точно не водилось.
Глубоко вдохнув свежий, пахнущий водой и лесом воздух, принялся раздеваться. Потоптался в мягкой траве, косясь на заходящее солнце, розово-оранжевый край которого уже почти скрылся за неровной кромкой деревьев. Совсем скоро на окружающий мир рыхлым брюхом улягутся плотные сумерки, вытягивая ночную темноту из сырых овражков, где та пряталась, ожидая своего часа.
