Полетели мы втроем. И когда подходили мы к этой цели, они нас так хлестали! Уже на боевом курсе, идет прицеливание (километров пять до цели), я смотрю, вываливается ‘пешка' факелом и к земле, как даст! – разлетелось всё. “Это полковник не удержался в строю” – говорю экипажу. Началось пикирование, ударили по станции, а там четыре эшелона. Еще раньше разведка доложила, что из них три с солдатами и один – неизвестно с чем. Вот в этот неизвестный, я бомбы то и положил, а в нем оказались боеприпасы. Рвануло страшно! Через весь город снаряды летели (это отразилось на фотоконтроле). Сколько немцев этим взрывом положило, не знаю, но думаю счет минимум на сотни, поскольку эти три пехотных эшелона были, к тому же, совсем рядом. Узел после моего удара неделю не функционировал. Это, наверно, был мой самый результативный удар за всю войну. Обратно идем парой. И тут стрелок мне говорит: “А за нами-то полковник идет”.- “Как?! – думаю, – это значит, Орлова сбили!” Вот это навоевали! Пересекаем линию фронта, а стрелок мне снова: “А у него бомболюки открыты”. Я ему: “Это он обгадился над целью, передай ему, чтобы закрыл”. Только я ему это сказал, стрелок орет: “Бомбы у него посыпались!' Я на планшете взял, и крестик поставил, обозначил место и время бомбометания. Это была наша территория, к счастью только лес. Прилетаем на аэродром, я вылезаю и слышу, что он уже орёт: Летчики, гвардейцы, мать вашу так- разэтак, потеряли экипаж!'. Я ему: “Ах ты, сволочь! Твои бомбы упали вот где!”, – и на планшете показываю. Он круть-верть, как-то так “потух”, в самолет, и свалил по-быстрому. Что там было с ним дальше, я не знаю.».

Всего Тимофей Пантелеевич сделал на 1-м Украинском фронте 143 успешных боевых вылетов. И девять «возвратов». «Под последним подразумевается возвращение, без удара по цели. Бывает двух видов. Первый по неисправности самолета или фотоконтроля. Допустим, подлетаю к линии фронта – пошла температура, пришлось возвращаться. А куда я пойду на одном двигателе? Или, допустим, после взлета, «нога» не убирается. Что делать? Садись. Могло задание не подтвердиться фотоконтролем, тоже считался “возврат”. Второй – это не обнаружение цели по причине тумана или дымки. Помню, обидный такой возврат. Вылетели на бомбежку к Ратибору, это город в Чехословакии. Там плотная дымка была до высоты 400 метров. Ну, какая при такой дымке бомбежка? Земли не видать. Пришлось возвращаться».

Многих, интересующихся историей Великой Отечественной войны, занимает вопрос о том, почему же советская авиация не использовалась так же интенсивно, как немецкая. Я не мог не переадресовать этот вопрос ветерану, чтобы получить ответ «из первых рук». «В основном, наверно, из-за слабого инженерного обеспечения аэродромов, что делало нас страшно зависимыми от погоды. Например, за февраль 1945 я сделал только два боевых вылета. Фрицы летали с “бетонок”, а мы с грунта. Февраль теплый, аэродромы раскисали, не взлететь. И мы сидели как проклятые. Хотя, когда аэродромы подсыхали, могли делать и по четыре боевых вылета в день, и все с пикированием. Для пикировщика это невероятно много. Это работа на износ. Зимой, опять же, могли за три месяца сделать по одному – двум боевым вылетам, а могли и не одного. То аэродром не пригоден, так как не было ни бульдозеров, ни грейдеров. Расчистили аэродром – погоды нет или фронт ушел, надо догонять и т.д. Хотя, летом обеспечение аэродромов улучшалось. Если достаточно долго стояли на месте, то могли и узкоколейку проложить для подвоза горючего и боеприпасов прямо на аэродром».

Боевой вылет засчитывался, «если “отработал” по цели и есть фотоконтроль. А уж попал – не попал, это как повезёт. Были очень “затратные' цели, т.е. количество боевых вылетов для их уничтожения требовалось невероятное – мосты, ж/д узлы и т.п. Немцы их прикрывали невероятно. Бывает, бомбишь – бомбишь, а всё никак не попадешь. Рядом да рядом. Это тебе не полигон.».

Вспомнил Пунев и о том, что много было не боевых вылетов. «Наверно, в раза три – четыре больше, чем боевых. Прежде всего, перелеты. Облет новой и отремонтированной техники. Ввод в строй молодого пополнения. Много было тренировочных вылетов. Например, после Львовской операции была оперативная пауза, и мы на задания не летали, но покоя не было. В полку постоянно вылетали на учебные вылеты, чтоб навык не терять. В нескольких сотнях метров от аэродрома “высыпали” круг, то ли песком, то ли известью, 10 м диаметром. Вешают, вам три боевые бомбы и, пожалуйста, лети. Надо было хотя бы одной бомбой в круг попасть. Попал – гуляй, не попал – заряжай еще три бомбы, пока не попадешь. Каждый вылет – это три пикирования, а я старался и четвертое каким-нибудь образом сделать (просил, что бы четыре бомбы подвешивали). Нагрузка на экипаж в таких вылетах очень большая, ну-ка – четыре пикирования подряд… Мой стрелок где-то яблоки воровал и меня ими кормил (кормежка у нас была сытная, но не очень разнообразная), только, что бы я в этот четвертый раз не шел, выматывались ребята сильно.»

Вот так маскировали самолёты на земле – сети, срубленные мелкие деревца и брезент на фонарь кабины. В последнем случае он играл не только препятствовал появлению бликов на земле от солнца, но ещё и не давал пыли царапать остекление.

И напоследок я постарался привести Тимофею Пантелеевичу выкладки, которыми оперируют некоторые «историки», разрабатывающие тезис о том, что Пе-2 «был довольно посредственным пикирующим бомбардировщиком». «Да?! А какой лучше?» Я упомянул о Ту-2. «А кто его видал и когда он на фронте появился? Я, например, за всё время пребывания на фронте, Ту-2 не видел ни разу. А чем им Пе-2 не нравится?» Вспомнил, что жалуются на то, что Пе-2 сложен в управлении: «Ерунда! Летать надо уметь. Я же тебе говорил…» Тезис о том, что при пикировании нельзя использовать внутреннюю подвеску, был так же легко опровергнут: «Ну и что? Крупный калибр все равно в бомболюк не влезет. У пикировщика основная подвеска внешняя. Это ж пикировщик». Так же не выдержал аргумент о недостаточности бомбовой нагрузки: «А сколько бомб надо, чтобы попасть? Одной хватит. Вот я в пикировании ей и попаду – одной. Даже имея только две 250 кг, можно развалить мост или корабль “с ходу' утопить, а уж если в эшелон попал, то и говорить ничего не надо. Поэтому Пе-2, неся одну тонну бомб, более эффективен, чем бомбардировщик несущий две тонны, но бомбящий горизонтально. Да и тонна бомб – это совсем не маленькая нагрузка». Утверждение о том, что бомбометание с Пе-2 было не очень точным из-за высокого выравнивания и большой просадки было «побито» реальными боевыми данными: «Ерунда! В 10- тиметровый круг бомбы укладывали, это что, маленькая точность?! Просадка же – из-за того, что Пе-2 машина скоростная. Можно было, конечно, размах крыла увеличить, и выскакивала бы она тогда сразу, но тогда бы скорость потеряли – и как тогда воевать?». Последним аргументом было утверждение о том, что тяжелые одномоторные истребители, типа FW190 или Р- 47 «Тандерболт», в качестве пикирующих бомбардировщиков были более эффективны, чем двухмоторные пикировщики, да и в бою с истребителями противника они могли за себя постоять, не требовали эскорта. За штурмовиков могли «сработать». В общем, были универсальны. «Правильно. Они использовали универсальное, а мы то, что даёт больший эффект в бомбометании». Значит – ответил я – Вы по-прежнему считаете, что Пе-2 был более эффективен как бомбардировщик? «Ну, конечно! У Пе-2 идет двойное прицеливание. Первое прицеливание ведет штурман. Наводит машину на расчетный угол сноса на боевом курсе, устанавливает БУР – боевой угол разворота прицела. Если этот угол не учесть и не установить, то при прицеливании летчиком (уже в пикировании) бомбардировщик снесет и по цели не попадешь. Кроме того, штурман контролирует высоту и дает сигнал сброса, поскольку летчик смотрит в прицел и за высотомером следить не может.

Вот летят, и штурман “меряет ветер”. Существует такой прибор – ветрочет, с его помощью определяют угол сноса, т.е. определяют направление, скорость ветра и под каким углом надо довернуть самолет на боевом курсе, чтобы его не снесло (нечто похожее летчик делает при посадке, где тоже доворачивают самолет в сторону ветра). С учетом определенного угла сноса, перед пикированием летчик