ПТАБами часто. Это был очень эффективный вид бомбометания. Как только скопление техники или танков где отмечается, так посылали нас обрабатывать её ПТАБами. Даже с одного самолета 400 ПТАБов разлетаются тучей, попадешься под нее – мало не покажется. А мы обычно обрабатывали скопления техники девятью или даже пятнадцатью самолетами. Вот и представь, что там внизу творилось. ПТАБ – бомба серьезная, хоть и маленькая.
Вот тебе случай из 45-го. Всё началось с Юрки Гнусарева, которого послали на разведку. Погода стояла гнуснейшая – плотная дымка и горизонтальная видимость не больше километра, что для скоростного самолета не расстояние. Сообщает он по радио, смысл такой: “Бейте по Бискау, там танки!' Срочно набирают 15 экипажей, три пятерки, самых опытных, тех которых наверняка справятся. В их число попал и я. Ведший штурман там должен быть “зубром’ и такой у нас был, Костя Бородин, штурман по призванию. Летели, не знаю как у кого, а у меня душа была в пятках. Чуть промахнись штурман, и “впишемся” мы в город, ни хрена ж не видно. Летели на 350 метрах, подымись чуть выше и земли уже не видно. Но, Костя сработал четко. Вывел нас прямо на эту колонну. Скопление техники капитальное. Мы, сквозь дымку, эту технику разглядели уже на первом заходе, но только прямо под собой. Бомбить, ясное дело, нельзя. Если сбросим, бомбы спереди от цели лягут. Фрицы “молчали', не стреляли, видимо или думали, что мы их не увидели, или мы выскочили чересчур внезапно. Скорее всего, и то, и то. Но мы ‘зацепились', делаем разворот тремя пятерками и пошли со снижением на бомбометание. Ну, тут они поняли, что обнаружены, и открыли шквальный огонь. Хлестали невероятно, из всего – от автоматов до зениток. Мы бомбы сбросили, но идем прямо, надо ж фотоконтроль провести. Я, эти лишние секунды, по гроб не забуду.
Приземляемся – ‘ура!' никого не сбили. Я садился последним, довольный вылезаю из кабины, жду от своего техника традиционного “бычка”. У нас обычай был. Когда я захожу на посадку, он мне раскуривал самокрутку. Только двигатели заглушил и сразу, первая затяжка, чуть ли не в кабине. Такое наслаждение после боя! Я довольный – вижу, что зарулили все, а он такой смурной. Я ему: “Ты что?” “Да ты, командир, погляди!” Стоят машины – места живого нет. Изрешечены жутко, у кого половины хвоста нет, у кого дыры – голова пролезет. Стали смотреть нашу. Ни одной дырки! Потом уже, когда начали смотреть тщательно, то нашли пулевую царапину на обтекателе правого маслорадиатора. Всё! Я был чертовски везучий.
Уже рассматривая фотоконтроль, нам говорили: ‘Ну, вы наворотили!” Потом, на другой день, наземная разведка доложила, что в этом вылете мы уничтожили 72 танка, не считая другой техники. Очень результативный вылет, я бы сказал выдающийся».
Разговаривая с ветераном, я никак не смог не упомянуть о немецких пикировщиках, в частности о том, что им, якобы, удавалось попасть бомбой в танк. Тимофея Пантелеевича это развеселило: «Ага. А механику-водителю в нос. Это он дома, за рюмкой шнапса, может подобные байки рассказывать. Попробовал бы мне рассказать, я б его на чистую воду вывел», потом добавил: «У нас попаданием считалось, когда бомбы падают в пределах 40 – 50 м от точки прицеливания, часто укладывались и в 10. В танке 10 метров не будет, это только случайно».
Так же высоко, как и лётные, оценивал Пунёв и оборонительные качества бомбардировщика: «Оборонительное вооружение было следующим: у штурмана был крупнокалиберный “березин', у стрелка на верхнюю полусферу ШКАС, и нижняя люковая установка тоже “березин”. У штурмана так же были АГ-2, авиационные гранаты, такие с парашютиком. Нажимай кнопку, она отлетает и взрывается в метрах 300 – 400. Не знаю ни одного случая, что бы этими гранатами сбили хоть один немецкий истребитель, но попав под их разрывы с курса атаки немцы шустро убирались. Так что, эти АГ были вещью довольно толковой. Они там в хвосте в кассете, находились. Ну и плюс ко всему у летчика было два курсовых пулемета – правый “березин” и левый ШКАС». Оборонительное вооружение было эффективным. Если строй держится – попробуй подойди!
Радист из своего ШКАСа вёл огонь редко: «Во время боя штурман “держал” верхнюю полусферу, радист – нижнюю. Это было отработано. Если штурман вел огонь, радист вверх даже не высовывался. Да и некогда ему вверх смотреть, его задача снизу прикрывать. ШКАС радиста, обычно находился в боковой шкворневой установке. В отсеке радиста было по окошку с каждой стороны и у каждого из этих окошек было приспособление для крепления шкворня ШКАСа. В зависимости от того, место какого ведомого занимал самолет, правого или левого, ШКАС на ту сторону обычно и устанавливался. Если в бою появлялась необходимость, то ШКАС легко и быстро можно было перебросить на другую сторону. Радист своим ШКАСом вверх начинал работать только в том случае, если штурман по каким-то причинам огня вести не мог. Бывало, когда экстренно атаку отражать надо было, то радисты, которые физически покрепче, вверх “с рук'» стреляли, т.е. не закрепляя пулемета. Попасть, конечно, никуда не попадали, но атаку истребителю срывали, тот с боевого курса уходил».
Лишнего боекомплекта ни штурман, ни радист не брали, «Ну куда он его возьмет? Лентами опояшется? Его же взять некуда. В кабинах лишнего места нет». Расход патронов, по воспоминаниям Тимофея Пантелеевича, был следующим: «Штурмана “выжигали” свои полностью, стрелок-радист почти, а часто и полностью, летчик мог и не одного не выстрелить, а мог и весь. Все от боя зависело. Радист часть боекомплекта тратил, “работая по земле', стреляли “по чему придётся”, чтоб врагу страшнее было, но не увлекались, мало ли что, вдруг придется от истребителей отбиваться, а патронов нет». Все сбитые самолёты обозначались одинаковыми звёздочками на борту, независимо от того, кто из членов экипажа сбил. Трений между экипажами по поводу того, кто сбил самолёт, по которому вели огонь несколько экипажей, никогда не возникало. «Всегда знали точно, кто сбил».
Я никак не смог не затронуть следующий вопрос, связанный с оборонительным вооружением Пе-2. Дело в том, что в «ура-патриотической» литературе, проскакивают описания такого случая, что истребитель от огня штурмана «прячется» за шайбой руля и штурман, стреляя через шайбу, его сбивает. Так сказать, из двух зол – поврежденное хвостовое оперение или быть сбитым – выбирает меньшее. На вопрос, насколько это реально, я получил следующий ответ: «Теоретически, да, только как они потом садиться будут? Я о такой стрельбе не слышал. В реальности, это, скорее всего, было так: штурман в горячке боя “срезал' шайбу (что вполне могло быть), а за это можно было угодить под трибунал. Остальной экипаж, зная про такое дело, подтверждал придуманную байку про “спрятавшийся” истребитель, чтобы своего штурмана под трибунал не подводить. Но, повторюсь, я о таких случаях не слышал. Намного проще, что б летчик чуть “двинул ногой” и из-за шайбы истребитель выйдет. Разнесенные кили давали штурману великолепные сектора обстрела, за эти кили истребителю спрятаться – проблема».
Приходилось Тимофею Пантелеевичу, в воздушных боях, пользоваться и курсовыми пулемётами. «Помню, начинаешь из них стрелять, то полная кабина дыма. Дело в том, что система газоотвода из отсека переднего оружия на Пе-2 была плохой, к тому же машина была вся в щелях, вот и тянуло. Только гашетку нажал, сразу начинаешь самым непосредственным образом вдыхать запах пороха.
А вообще, немцы тоже были обычные люди, бывало и забывались в горячке боя. Заходит он в атаку снизу-сзади, и, чтобы сохранить скорость, проскакивает вперед и идет круто вверх на вертикаль, “показывая крест”, и верхушкой этого “креста” прямо мне в прицел. У меня таких ‘весельчаков” два. Оба получили очередями по мотору и кабине, ну и, естественно, “пиши привет ’ Я, правда, никаких наград, за них не получил, у меня же язык для начальства был неудобный, но записали победы честь по чести. Все видели, что я их рубанул. Помню, когда сбил первого, мне говорили: “Ну, ты молодец “Капрал” (это мой позывной был, я ведь с сержантов, хотя уже был офицером), ну ты его секанул!' Я в ответ: “Какого … под мои пулеметы лезть?!” Никаких упреждений и корректировки не надо, как он 'крест показал', мне только на гашетки остаётся надавить! Какая тут моя заслуга? Вот и носили мы на своем борту две звезды за сбитых, а были у нас ребята, которые и по пять звезд имели!..».
Поскольку в иных мемуарах нет-нет, да и проскользнет упоминание о том, как Пе-2 разгоняли строи немецких бомбардировщиков, я спросил, не было ли подобной личной практики: «Мне лично не приходилось, но таких случаев было много и на фронте, и в нашем полку. Это было часто и успешно. Рубили их – “будьте спокойны!” Жаль, что мне не подвернулось, я хорошо стрелял», а вот случаев, когда немецкие бомбардировщики нападали на наши Пунёву не припомнилось: «У них машины нашим сильно по скорости уступали, куда им с нашей “пешечкой тягаться!».
Но основными противниками Пе-2 были, конечно, совсем не вражеские бомберы, а истребители и зенитная артиллерия, поэтому я попросил дать оценку, что из них было более опасным для Пе-2. «В начале войны – истребители, в конце – зенитки. Зенитки дыры делали громадные. Пройти пояс стационарной зенитной обороны (а в конце войны мы летали именно над такими), это я тебе скажу, далеко не просто. На
