Последняя попытка добить транспорт сорвалась около 20 часов, когда корабли охранения сумели заблаговременно обнаружить и отогнать выходившую в атаку подлодку «С-31». Потопить «Альбу Юлию» так и не удалось. Утром 20-го на буксире эсминца пароход притащили в Констанцу, где он был посажен на грунт на мелком месте. Некоторым утешением для советской стороны может служить лишь тот факт, что ввести судно в строй до конца войны румынам так и не удалось.
Увы, но события этого дня не заставили наше командование сделать необходимые выводы. Когда днем 19-го разведка обнаружила очередной караван с эвакуируемыми из Севастополя, на его перехват вновь были направлены разрозненные группы ударных самолетов без сопровождения истребителей. Топмачтовики 13-го ГДБАП не смогли обнаружить конвой из-за тумана, а группе 5-го ГМТАП (пять торпедоносцев и один фоторазведчик) повезло еще меньше. Еще не достигнув района цели, она подверглась нападению «Мессершмиттов» II/ZG1. Предоставим слово участнику того трагического вылета В.И.Минакову:
«Ввиду прикрытия вражеских кораблей истребителями и отсутствия такого прикрытия у нас полковник Канарев решил по конвою не действовать, о чем было доложено на выносной пункт управления ВВС ЧФ майору Комкову. Комков передал приказание свыше: действовать, маскируясь облачностью. При невозможности возвращаться.
В воздух поднялись шестерка торпедоносцев, возглавляемая экипажем командира звена Александра Ковтуна. Ведущими пар кроме Ковтуна были Жестков и я. К цели шли напрямую — через Сиваш, мыс Тарханкут. Над Крымом небо было безоблачным, группа снизилась до пятидесяти метров, чтобы уменьшить возможность засечки лазутчиками, оставленными фашистами при отступлении. И все-таки это, вероятно, произошло.
Когда мы удалились от берега на сто сорок километров, Должиков доложил:
— На высоте две-две с половиной тысячи параллельно нашему курсу летят четыре «Ме-109».
Мы шли на малой высоте, «мессершмитты» пока нас не видели, но точность их выхода в этот район и наш курс была следствием наведения. К счастью, впереди показалась обещанная облачность. Группа зашла под нее, видимость сразу ухудшилась.
— Через пять-шесть минут должен показаться конвой, — доложил Прилуцкий. И тут же:
— Командир! В лоб — четыре «мессера»…
Не дойдя километра до нас, четверка Ме-110 отвернула вправо, обошла группу и напала сзади сверху. Интенсивным огнем стрелков атака была отбита.
Ковтун не маневрировал. Торпедоносцы держались в плотном строю. Вторую атаку гитлеровцы сосредоточили на машине Самущенко, шедшей в правом пеленге. Несмотря на сильный огонь со всех торпедоносцев, «мессершмиттам» удалось поджечь ее. С объятым пламенем правым крылом самолет пошел на снижение. Огонь быстро распространялся. В нескольких метрах от воды торпедоносец взорвался… Какой летчик, какой экипаж! Почему мы не маневрируем? Так нас всех перещелкают как куропаток… В последующие минуты «мессеры» еще дважды атаковали оставшуюся пятерку.
Лезли напролом, на шквальный огонь. Очевидно, решили отомстить за вчерашнее поражение.
— В хвосте и фюзеляже дыры, побиты рули глубины, — докладывает Должиков. Дальше испытывать судьбу нельзя. Подаю команду своему ведомому Новикову:
— Уходим в облака!
Перевожу самолет в набор высоты, моторы работают на полную мощность. Маневрирую. Пулеметы Должикова и Жуковца захлебываются огнем. Успеваю увидеть, как следом за нами устремляются остальные три наши машины. И вот кабина окутывается белой мглой.
Быстро выравниваю самолет. Слой облаков не толст, ясно, что «мессеры» проскочили его и караулят наверху. Экипажи все молчат. Постепенно напряжение спадает… Минут через двадцать решили выйти под облака. Снизились до ста метров. Видимость приличная, но наших самолетов нет…
Вернулись на аэродром первыми. Через несколько минут сел мой ведомый Николай Новиков, затем Жестков.
Доложили о потере… Потом ждали. Ждали возвращение двух экипажей… Не дождались (кроме экипажа А.Р.Ковтуна погиб экипаж капитана А.Г.Пресича — Прим. Авт.).
Три экипажа за день, за один неудачный вылет. И каких экипажей! Теперь, когда в полку оставалось все меньше и меньше опытных, старых бойцов, такая потеря казалась невосполнимой. Невосполнимой в строю. Не говоря уже — в сердцах боевых друзей.
Еще надеялись на чудо. Может быть, хоть кто-нибудь спасся? На другое утро мы с майором Корниловым вылетели в район вчерашней схватки. Почти шесть часов два самолета, как осиротелые кружились над морем, восемь пар глаз неустанно обшаривали рябоватую серую гладь в поисках хоть какого-то признака свершившейся здесь трагедии…
Тщетно!
На вечернем разборе гвардейцы минутой молчания почтили память товарищей… Потом разобрали ошибки. Теперь-то все было ясно. Ясно, что следовало лететь в сторону Скадовска, затем морем — это исключало возможность наведения истребителей противника лазутчиками. Ясно, что надо было маневрировать, хотя бы и с риском нарушить строй, ведь все равно его пришлось нарушить. И, самое очевидное: группы торпедоносцев необходимо прикрывать истребителями — как на маршруте — так и в районе цели. Тем более, если заведомо известно, что враг прикрывается ими.
Но война. Война не служба в казарме. Здесь иногда приходится действовать и против очевидного. Надеясь на случай, на дерзость, на мастерство. Наконец, на свое боевое счастье. Ковтун, наверно, устал, залетался. Ястребков для прикрытия в распоряжении командования не оказалось. Решили, удастся пробиться так. Пробились же накануне»
