Квирииальский холм, и скорбит о странном ослеплении христиан, которые предпочли крест этим небесным трофеям. Apud Cyril, кн. 6. стр. 194.
1€* См. принципы аллегорий у Юлиана (Речь 7, стр. 216-222). Его доводы менее нелепы, чем доводы некоторых новейших богословов, которые утверядеют, что бессмысленная или полная противоречий доктрина должна быть божественной, потому что никому не пришло бы в голову выдумывать ее.
17* Евнвпий сделал этих софистов сюжетом написанной им истории, которая полна пристрастия и фанатизма, а ученый Бруккер (Ист. филос„ том Н, стр. 217— 303) потратил много труда на то, чтобы описать их неинтересную жизнь и непонятную доктрину.
** Юлиан, Речь 7, стр. 222. Он кпянетсяс самым пылким и восторженным чувством благочестия и опасается не в меру обнаруяолъ сущность этих священных мистерий, над которыми неверующие стали бы смеяться нечестивым и язвительным смехом.
^ См. пятую речь Юлиана Но все аллегории, придуманные последователями Платона, не стоят коротенькой поэмы Катулла, написанной на тот же сюжет. Переход Аттиса от самого дикого энтузиазма к спокойной трогательной печали о своей невозвратимой потере должен возбуждать в мужчине сострадание, а в евнухе отчаяние
*** Правильное понятие о религии Юлиана можно извлечь из его сочинения «Цезари» (стр. 308, с примечаниями и объяснениями Шлангейма), из его отрывков in Oml, кн. 2, стр. 57,58 и в особенности из богословской речи in Solem Regent, стр. 130-158, с которой он, из доверчивой дружбы, обратится к префекту Саллюстию.
21) Юлиан принимает эту грубую мысль, приписывая ее своему любимцу Марку Антонину (Цезари, стр. 333). Стоики и последователи Платона колебались мехаду телесным сходством и духовной чистотой, однако самые серьезные из философов склонялись в пользу той причудливой мечты Аристофана и Лукиана, что неверующее поколение может уморить бессмертных богов голодом. 6м. Замечание Шлангейма. стр. 284.444 и сл.
^ НвНоп lejB, to drfln agafma kai empsychon. kai ennoyn, kai agathoergon toy nofctoy petros (я говорю, что солнце - живое, одушевленное, разумное, благодетельное изображение Умного Отца. - Перев. ред) (Юлиан, Послание 51.6 другом месте (apud. Cyril 87 кн. 2, стр. 69) он называет солнце богом и троном божьим. Юлиан верил в платоновскую Троицу и только порицал христиан за то, что они предпочли смертного Логоса бессмертному. (Помощь, оказанная философией первобытному христианству, не находится в противоречии с ее противоположным влиянием на Юлиана. При правильном взгляде на эти два факта они оказываются вполне совместимыми один с другим. Во-первых, существенный характер христианства совершенно изменился Из религии, удовлетворявшей две главные потребности того времени - потребности в духовном лульте и в твердом веровании в бессмертие души, оно превратилось в политико иорервпесиое мирское господство над опасениями, мнениями, ресурсами и богатствами покорной толпы. Оно почти совершенно отбросило философию, которая была его союзницей, и лишь употребляло самые неопределенные ее термины как воинственный клич в борьбе партий, споривши* из-за выгод власти. Это
в его Имп. Юл. стр 118 и 134 и в его Историк стр. 49 и 140. Следующие слова Невидера сводят все под одну точку зрения: «Руководимые мирскими целями епископы, поведение которых было виной того, что имя Господа прсь износипось менаду язычниками с хулою, свирепствовав! против язычества и были гого-эы награмдоь всем, что могли добыть благодаря своему могущественному влиянию при дворе и в особенности милостями монарса, титулами и почетными должностями, лицемерие те* кто ценил земные блат более небесны». Затем тот же писатель рассказывает. как эта безнравственность служила поощрением для тех, кто пытался поднять язычество из его упадка Привычки и страсти, не терпящие никаких перемен, многим помешали покинуть религию ик отцов; а ведя, как философия помогла введению и успехам враидабной веры, они задумали - как уже было замечено ранее - употребить то же средство для обновления своей собственной религии. Вновь оживившийся платонизм Аммония Саккаса не имел в виду згой цели, но некоторые из его положений, развитые до нербьмайных размеров, оказались пригодными для такой попытки и с этой целью были или усвоены с фанатизмом или бессовестно извращены. «Изображение религиозных понтий символами, заимствованное из философии неоплатоников, было главным средством, к которому прибегали для того, чтобы дать язычеству возможность бороться с христианством, и для тога, чтобы придать искусственную жизнь тому, что уже отжила Философские идеи и мистические толкования доокны были придать более возвышенный смысл старому нелепому учремадению. Теургия и томя торговля хвастливыми мистериями также способствовала своими обманчивыми хитростями тому, чтобы привлекать и порабощать умы, на которые влияла не столько настоящая потребность в религии, сколько праздная любознательность желавшая проникнуть за пределы того, что доступно человеческому уму» (Неаидер, Ист, ч М, стр 5Ц Нет более убедительного доказательства услуг, оказанные фистианству философией, чем это отчаянное усилие употребить ее на поддержку безнадежно погибавшего дела Неудача этого усилия делает всякие комментарии излишними; мы можем только заметить, что даже в руках Юлиана оно не было способно возвратить жизнь таким ребмеким суевериям. Ни его бесспорные дарования ни его пылкий энтузивзм, ни его императорская впасть, ни выгоды, доставленные ему соперниками тем, что они уклонились от своих принципов, - ни-что не могло воскресить того, что было отвергнуто духом того времени. - ЙЬдаг)
23) Евналиевы софисты творили Только же чудес, как и святые пустынники; в их пользу говорит лишь тот факт, что их душевное настроение было менее мрачно. Вместо чертей с рогами и хвостами Ямвлих вызывал из близлежащего ручья гениев любви: Эрота и АнТерота. Вышедшие из воды два красивых мальчика нежно обнимали его, как своего отца, и исчезали по его приказанию. Стр. 26,27.
24* Евналий (стр. 69-70) чистосердечно описывает ловкие проделки этих софистов, передавших своего легковерного ученика с рук на руки один другому. Аббат де-ла Блетери понял и ясно описал всю эту комедию (Vie de Jullen, стр. 61-67.)
^ Нечаянно чего-то испугавшись, Юлиан перекрестился тогда демоны мгновенно исчезли (Григорий №&, Речь 3, стр. 71). Григорий полагает, что они испугались, а жрецы объявили, что они пришли в негодование Предоставляю читателю разрешить этот глубокомысленный вопрос сообразно со своими верованиями.
Дион, Златоуст, Фемистий, Прокл и Сгобей дают нам туманное и приблизительное понятие об ужасах и радостях посвящения. Ученый автор Божественной миссии приводит их слова, которые он ловко и с натяжкой приспосабливает к своей собственной системе.
27* Юлиан из скромности ограничивался неясными и случайными намеками на эти факты, но Либаний с удовольствием вдается в описание постов и видений этого религиозного героя (Legal ad Julian, стр. 157 и Orat Parent, гл. 83, стр. 309,310.)
^ Либаний, Orat Parent, гл. 10; стр. 233,234. Галл имел некоторые основания догадываться о тайном вероотступничестве своего брата и в письме, которое может считаться неподдельным, убеждал Юпиана держаться религии своих предков; этот аргумент, как кажется не был зрело оОдумак См. Юлиану Сочин„ стр. 454 и Hist de Jovien, том 2, сто. 141. (Юлиан вверил свою тайну пергамскому доктору Орибдзию. Клин. F. R. 1,4з1. - Издат)
Григорий Наз. (3, стр. 50) с жестокосердым усердием порицает Констанция за то, что он пощадил жизнь юного отступника (kakos sothenta). Его французский переводчик (стр. 265) из предосторожности замечает, что такие выражения не следует принимать в буквальном смысле слова. (Однако самые преданные Гриль рию Назианзину писатели не в состоянии отвергать буквального смысла его выражения; его также не могут отвергать те, которые выносят ничем не стесняющийся папский деспотизм* руководивший мечом Альбы и Тилли и одобрявший свирепые варварства Варфоломеевской ночи. - Издат)
^ Либаний, Orat Parent гп. 9, стр. 233.
31* Фабриций (Biblioth. Graec, кн. 5, гл. 8, стр. 88-90) и Ларднер (ЯзАеские Свидетельства, ч. IV, стр. 44-47) тщательно собрали все, что сохранилось из сочинения Юлиана против христиан.
32* Почти через семьдесят лет после смерти Юлиана он выполнил ту задачу, за которую безуспешно брался многоречивый и не заслуживающий никакого уважения писатель - Филипп Сидский. Даже произведение Кирилла не вполне удовлетворило самых снисходительных судей, и аббет де-ла Блетери (Preface a I'Hist de Jovien. стр. 30-32) выражает желание, чтобы какой-нибудь theologien philosophe (какое странное сочетание достоинств) взялся за опровержение мнений Юлиана.
