босоногий, пылят под тобой большаки. Что вынес оттуда? Сиянье души нерастраченной, шершавую ласку, тепло материнской руки. И воспоминания — ты в колее подбираешь иссиня-блестящие камушки… Аж след за телегой блестит. Показать это диво ты в поле к отцу прибегаешь, и он называет камушек словечком смешным: антрацит. Чтоб топливом стал этот камень в топке сахароварни, его с недалекой станции везут через наше село. «Петрусь, посмотри на эти обведенные радугой грани, в них скрыта великая сила, таится в них свет и тепло». Ты всматриваешься и видишь чудесные оттиски в камне: обугленный след древесины, ветвей удивительный след, расплющенные узоры с перистыми завитками растений, лежавших в недрах уже миллионы лет. Ты собирал осколки. Друзья удивленно глядели — неужели горят? Пастушата бросали их в свой костер. Занимался бурьян, и огонь привораживал взор. Только черные камни в пастушьем костре не горели. Ты в руке их держал — щедро солнце степное блестело на изломах и гранях… В них было тревожное что-то, в них что-то мерцало, какое-то дивное дело, что сегодня зовет, что стало твоей заботой. Руки детства легли на заветные эти каменья, на эти предвестья, сокрытые в недрах земных. Миновали года. И шагнуло мое поколенье в незнакомые дали с крестьянских подворий родных. На Донбасс! На Донбасс! Комсомольцев колонны. Нашей юности цвет. Вижу — зарево глаз. Слышу — крик молодой облетает вагоны: елисаветградцы, вперед на Донбасс! Ты среди них. Догнал… Схватил котомку с хлебом зачерствелым, накинул пиджачок отца на плечи и побежал… Успел — душой и телом. Догнал вагон — и ты уже далече от пастбищ и полей… Ты увидал простор совсем иной — звенящий, гомонливый, мятущуюся синь меж треугольных гор, и абрикосы копров, и дыма гривы… Твой край! Ты породнился с ним с тех пор. Твой край, теперь с тобой он вместе дышит пульсацией своих пластов, и дыр, и нор, и глубиной своей тебя он слышит. О, край родной, мой неусыпный край! Я вспоминаю, сердцем вспоминаю яры, бараки, флаги на копре, щиты, призывы, лозунги бригады, нас — молодых шахтеров во дворе. Внутри казармы — нары и плакаты. Дощатый пол. И лампочка едва под потолком казарменным видна. О край родной! Вовеки не забуду ночь первую среди чужих людей, хрипящую в их голосах простуду, я помню песни завтрашних друзей — проходчиков, забойщиков… Их ссоры внезапные. Насмешливые взоры.
