187. НОЧНЫЕ РАЗДУМЬЯ СТАРОГО МАСТЕРА
Поэма
Ровеньковским друзьям моим посвящаю
Зигзаги свистков паровозных, стальные раскаты дороги, и буферов скрежет, и топот, и мирные рокоты века, и шаткие тени покоя. Подавленный трепет тревоги. Усталость, простая усталость старого человека. Лежать и года свои слушать в ночной полутьме напряженной, невольно перебирая узелки размотанных воспоминаний. Они набухают, как вены склеротика, синью тяжелой и полнятся, словно музыкой, отзвуком переживаний. Еще один день, он прожит недаром — в трудах и заботах. Мерещится снова то гневом, то радостью, то улыбкой, то вдруг отзовется под сердцем болью колкой и зыбкой… Дремотная серая полночь задумалась на поворотах. Лежи, в свою память вслушивайся, в свои незажившие раны, в живые дела и сомненья. Смежаешь усталые веки, и свет ударяет, как будто внезапно включились экраны того, что в тебя впаялось, впаялось — навеки, навеки. Пусть больно. Пускай нестерпимо. Как счетов глухие костяшки, состукнулись воспоминанья. Что ж, Петр, подводи итоги. Нанизывай думы, и беды, и промахи, и промашки на крепко сплетенную нитку нелегкой твоей дороги. Каменья, что ранили ноги, они даже в памяти тяжки. Как будто светает. Сегодня светает? А может, полвека тому? Мерцание чутко, легко, осторожно перебирает, как будто цимбалы, тьму. Струна — к струне. Струна — к струне. Взаправду? Сейчас? Или только во сне? Вернись, человек. На полвека назад возвратись в свою отшумевшую жизнь. Разве может она повториться? А ты удивись, все виденья, как струны цимбал, теребя, и отблеском прошлого юность вдруг озарит тебя. И луч прозвенит, над тобой он встает в рост полный — так хора звучанье растет, сиянье рассвета тебя окружает, в недолгое детство твое возвращает. И снова скрипят на разбитых пылящих дорогах, медленно переваливаются широкие наши возы. Ты снова услышал мычанье волов круторогих, шептанье колосьев, раздольное эхо грозы. Дорогами детства, полями Елисаветградщины бредешь, 
