Еще я к общим нарам не привык. То грустный шепот, то обиды крик… Растерянности ночь…                                Сосед вздыхал. И я не спал. Суровое начало потом не раз я нежно вспоминал. Судьба с мечтами детскими кончала. Я на пороге зрелости стоял. Мои тяжелы пути… В железную клеть Войти. В гремучую бездну стремглав упасть. Во тьму. В ее черную пасть. Держись! Пригнись. Чернеет нора. И грохот —                      он сдавит, он стиснет, гуденье нависнет… И дернется клетка… Крик: «Берегись!» Пролетит вагонетка… И лампам дрожать, и железу визжать, сжимать и размалывать угля пласты. Пусть грохот и лязг повсюду, а ты знай свое дело — бей, долби, режь, дроби. Спокойно. Смело. Следи, чтоб шаткий не пополз крепеж. Спадает пласт. Даешь! Даешь! Поток сыпучий. Взрыв. Напрасно сердце не тревожь, ведь ты не боязлив. Согнусь, сожмусь, переползу, подрежу жирный пласт внизу — удар! Тяжелый гул… Поглубже кепку натянул. Привыкну тут? Смогу? А что ж! Не отступлю ни на вершок. Не задрожу, и невтерпеж вбить в пласт свой жадный обушок. Такой мой труд. И честь моя. И мне сам черт не брат, хоть сам чернее черта я от картуза до пят. И черная плывет струя, шурша, из-под лопат. Сплывает уголь. Дни плывут. И с ними — чувств поток. Всему найду порядок свой,                                         и свой подход,                                                                  и срок и на отбойный молоток меняю обушок. Упорный труд,                        задорный труд,                                                со сметкой — молодецкий, почетный на моей земле                                        шахтерский труд. Советский. Стал мне послушен мой удар.                                                Стал крепче молоток. Из шлема серебристый луч                                          забоя мрак рассек. Пускай ничком вползаю в лаз,                                                    согнувшись под землею, зато встаю я в полный рост                                        перед своей страною. Я перед ней душою чист — проходчик,                     мастер,                                 штейгер,                                              коммунист. О возвращении домой                                  и думы не осталось. Я научился побеждать                                   сомненье и усталость, Горняцкий жар,                       шахтерский нрав                                                      уже влились в меня, обвыкся в душной тесноте,                                              душой прирос к забою. Когда недолго отдыхал                                       на россыпи угля и неба черного пласты висели надо мною, о тихом небе голубом                                   мечтал и думал я. Мне вспоминался птичий грай,                                               и тени облаков, и танцы в клубе — и гармонь, и топот каблуков, и обдавали вихрем вдруг                                      занозистые польки. И милый смех… И нежность рук
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату