Вновь дума запала. Колотится пульс, молотком ударяет. И грудь подымается тяжко, устало, и сердце, как в черную шахту, ныряет. Зачем неспокоен? Откуда тревога? Бессонница мучает, ноет забота. Оглянешься — разве плохая дорога? Зовет — не любимая разве работа? Но неутоленность душой овладела. Скажи, разве радость в забой не входила, где новые крепи и новое дело по новому штреку пошло, забурлило? Что, Петр, не спится? Не больно, не душно. Сквозь пол, сквозь фундамент, сквозь глыбы породы идет содроганье. Упорно и дружно проходчики бьют аммонитом проходы. Считаешь удары… Один… десять… двадцать. За смену дозволено только шестнадцать. Опасность. Беспечность. Словами мужскими я засветло дурням что надо втолкую, ведь можно из штрека не выйти живыми. Собью с них бездумную прыть молодую. На восемьдесят километров пробито проходов — но бережней будь с аммонитом. Гудит глубина и дома сотрясает. Слышно тебе мощный гул под землею. Возносится эхо, и гул нарастает. Бессонница, Петре, сдружилась с тобою. Ты видишь всю шахту — огромное тело в сплетении мускулов, нервов и жил. Ответчик за жизнь и рабочее дело — ты мастер. Ты руку на пульс положил. Не легкие наши победы, мой брат. Ты рати шахтерской подземный солдат. Ты помнишь, как в порохе, слякоти, мраке, и в старенькой штольне, и в голом бараке мы видели первое счастье людей. Оно называлось работой и дружбой, нелегкой дорогой — моей и твоей — на шахту из глиняной хижины южной. Оно чуть сияло в начале пути, как угля крупицы в ребячьей горсти. Как проблески света — еще до восхода. Встречались в пути и беда, и невзгода. Сквозь пыль наших пустошей елисаветградских, из сирых домишек луганских селений, сквозь пущи и хляби походов солдатских, из черных — чернее угля — подземелий я вынес его, свое счастье рабочее. Не днями я вел, а трудами — отсчет. Что ж сердце себя успокоить не хочет? Иль завтрашний день ему — не в зачет? Уже перевал. Уже сходят на убыль дороги и радости. Старость. Пора. Еще под землею последний твой уголь. Но порох остался. Душа не стара! И воля ведет на-гора. На-гора! И в сердце таится тревога-заноза, грядущего планы, наметки,
