слезу. Такое горе меня еще не трясло, не шатало… А после? А потом шеренгою, как тени, в плену внезапном потянулись дни. Пусть голод, мрак — не падай на колени и гнев и веру — глубоко вдохни. Мы волю к жизни удесятерили. Дождусь. Дождусь. Жить нелегко. Я жду. Пусть злоба, смрад, пусть резь дизентерии — не сдамся, нет. Перебреду беду. И дождались. Расплющил огражденье зеленый танк с звездою на броне. И я свободен. И зовет отмщенье — еще нужны саперы на войне. Ты помнишь, Петре, берег Балатона? Я кровью обвести его могу. Там снег месила вражья оборона и притаились диски мин в снегу. Мы сотнями их складывали в кучи. И в каждой — смерть: его, твоя, моя. Я слышу звук искателя трескучий. И диски сотнями укладываю я. Сто раз стою над гибелью. Искатель жужжит, и в пальцах у меня взрыватель. Вперед, солдаты! Чистый путь простер для вас руками чуткими сапер. Мы взяли Вену, и на той дороге, у радостной победы на пороге, под небом Чехии, под стягами багряными прощался я тогда с однополчанами. Родимый дом ждал каждого из нас. Кто в Поти. Кто в Москву. Кто в Томск. Я — на Донбасс. Оксана? Оксана! Поблекла, увяла… Ох, горя узнала — в тревогах, слезах и тяжелых трудах ты. Повсюду — руины. Земля — одна рана. Зияют каркасы затопленной шахты. Шахтеры — одни инвалиды да бабы. Добыча — унылая кучка угля. Мы телом ослабли, но духом не слабы. Нас шахты зовут, окликают поля. Чернеет местечко — хибары, халупы. Несчастные крыши провисли, прогнили. Овраги, где углем присыпаны трупы… Обрывки колючки, где пленники гибли… В больнице над прудом героев пытали. Палили железом безмолвные губы. Слова на стене… Их гвоздями писали опухшие руки Олега и Любы. Степной городок разоренного юга. До черных и дымных шатров терриконов из парка летит тополиная вьюга, трепещет листва уцелевшего клена. Вон там, на поляне, где алый шиповник цветет,— автоматы им, юным и гордым, тела истерзали. И годы и даты летят неустанно, а вечность в своей величавой печали склонилась над этой священной поляной. О, гордость, о, юность шахтерского края! Усталые руки свои простирая, молю, чтобы юные люди земли, такие же гордые, легче росли… Что, Петр, не спится?
