маклеры, дамы, юристы, охранники,возят конфеты, мадеру на праздники,сало, варенье, материю, пряники.Скопом дуреют и преют на станции,деньги, карьера — святое, заветное,с них ли, дельцов и помещиков, станетсяспрятать в добре своем что-то запретное?Затхлой провинции одурь и тление,только взвивается пыль в исступлении —у монопольки бесчинствуют пьяницы;споры на рынке — крикливые, ярые,ссорятся, рядятся, семечки лузгают……Женщина в шапочке плоской муаровойсходит к оврагу тропинкою узкою.Яр, населенный травой подзаборною,чертополохом, крапивой постылою.Домик… И полночь над кассой наборною,чуть освещенная свечкою хилою.Ночь до утра — напряженье, внимание,в текст погрузились, склонясь над страницами.Рукопись тайно пришла из Германии —не ошибиться бы, не ошибиться бы!Литера в литеру, шпация в шпацию,ладит наборщик уступы и выступы.Может быть, в Лондоне, там, в эмиграции,Ленин перед собратьями выступит:«Мы не ошиблись с газетою нашей,выбравши Умань…»Корзину с поклажейты не напрасно таскала дворами —вот он, свинец твой, втиснутый в рамы,вот три недели, как двигают планки,пахнет свинец, выправляются гранки,буквы бок о бок становятся в ряд,головы, как в лихорадке, горят.Дело — как страсть, как порыв «Варшавянки»,делу ты предан, и верен, и рад…Но не вблизи ли жандармский наряд,не под окном ли шпики из охранки?..Чуть освещается свечкой дрожащейтекст, еле видимый, рядом лежащий;женщина снова сверяет и сновафразу за фразой, за словом слово.Текст многократно и пристально считан,но ошибиться не мудрено ведь.«Партія… каждый ее шагъ рассчитанъ,чтобы массовымъ движенiемъ подготовитьизъ необученной толпы своихъ сторонниковъкр?пкие кадры поб?доноснаго войска…»Ты знаешь, что воля борцов не из воска,что в строй превращаются тысячи строк,что эти колонки сольются в колонныи что никакие штыки и препоныне остановят назначенный срок.Ты знаешь, что делаешь дело недаром,одолеваешь далекий конецтропинкою в домик над уманским яром,где вплавилась жаром и гневом в свинецта искра, которая станет пожаром…* * *Семнадцать лет прошло за годом год.Иные времена, иной народпришли к нам в Умань для хороших дел,и лишь овраг насупленно глядел,отшельник старый, хмурый нелюдим,дичился и упрямился один.Бурьян стал непролазным, и вьюноктянулся вверх и оплетал что мог,пырей старел, крепчали сорняки,и грязь ползла с откосов на пески,стирались тропки — редкий пешеход,по ним поднявшись, напрямик пройдетк кустарнику, который густ и рыж,наверх, к домам под ржавой жестью крыш.А я, мальчишка, шел, замедлив шаг,в библиотеку через тот овраг,шел мимо дома, через старый сад,где — кто же знал? — семнадцать лет назад,от взгляда постороннего таясь,шла женщина с корзиной через грязь.Рассеянно шагал я напрямки,небрежно мял полыни стебельки,в бурьяне брел, лохматом и седом,и все восторги были далеки,и даже мысли не было о том,что скоро всё известно станет мнео том овраге и о том плетнеи тайну мне откроет старый дом.
