но надо понимать, что пришло другое время – исчезли иносказание и эзопов язык. Другое дело, что качество шутки от этого изменилось – и не в лучшую сторону. Нужно было искать эквивалент сегодняшней речи, но при этом делать ее более качественной… У некоторых моих персонажей остались шварцевские имена, другие преобразились – в пьесе действуют ткачи и политтехнологи, которые советуют королю выйти голым…»

Кстати, кукловоды, манипуляторы общественного мнения, по признанию самого Филатова, наиболее отвратительные для него типы. Казалось бы, ХХ век о границах манипулируемости все уже сказал, такие примеры показал, что дальше некуда, – но оказалось, есть куда. Миру являют просто чудеса оболванивания людей. Но все равно в своих прогнозах обломились все: глебы павловские и иже с ним, политтехнологи всех мастей. «Русский народ нельзя прогнозировать, – был глубоко убежден Леонид Алексеевич. – Так же, впрочем, как и все осколки советского народа: то же самое можно и о киргизах сказать, и о белорусах, обо всех…» В «Голом короле» он вкладывал вынужденное признание-сожаление в уста одного из своих «мудрецов»:

Под совершенно неожиданным углом драматург Филатов взглянул на хрестоматийнейший, казалось бы, светлый облик невинной Золушки в другой своей пьесе. Как выглядит эта сказка в оригинале? Идеальная мечта, как лотерея: раз – и человеку повезло. Может, так у кого-то и бывает. «Как и положено, сначала моя Золушка попадает во дворец, – раскрывал свои карты драматург. – Но во второй части она, вкусив денег и власти, оказывается невероятной стервой, и фея возвращает ее обратно. Потому что халява пользы для души не приносит…»

Где же она, стервочка, таких словечек-то поднабралась: «Держите руку выше. Не на жопе. Рука на жопе – это моветон. А ну-ка, не борзей!.. Ты че, в натуре?..»? Автор пытался объяснить подоплеку происшедшей метаморфозы:

К любой мечте, считал Филатов, необходимо долго готовиться, так сказать, «тихонечко, по фазе». А воплощения ждать не как сам факт, а как некое продолжение. Иначе – плохо дело. Идея превращения Золушки в принцессу воспринимается как законченная. А что дальше? Счастье? Но разве счастье в этой мишуре, в тити-мити? Оно в гармонии, в ладе с самим собой, в любви. Только сказочный жанр мог определить счастье через материальное благополучие. В жизни так не бывает.

Со всем возможным для себя азартом Филатов работал над одной из последних своих пьес «Эликсир любви». Объяснял суть фабулы: «По-моему, это брехня старых кобелей, когда говорят: любовь – это обычная физиология… Можно любить, как Блок, который обожал жену – но несколько лет не ложился с ней в постель… Во всех пьесах у меня присутствует любовь, эротика… «Эликсир любви» – это такая средневековая фарсовая история: человек изобретает некий эликсир, чтобы его попробовала женщина – и влюбилась именно в него. И ему никак не удается заставить выпить этот эликсир… всего одну женщину, в которую он влюблен! Все кругом, весь город влюбились в этого изобретателя – кроме нее. Инквизиция арестовывает его как колдуна, готова сжечь на костре… Спасает его от верной смерти… та самая любимая девушка… У инквизиторов был негласный уговор: казнь будет отменена, если хоть одна из влюбленных женщин согласится разделить с изобретателем его участь – взойти с ним вместе на костер. Ни одна из «влюбленных» не соглашается, кроме… его возлюбленной: она, оказывается, тоже была без ума от него, без всякого эликсира. Но стеснялась признаться… И сделала это, только согласившись взойти с ним на костер! Была безрассудно готова на жертву… На это способна только любовь!»

Тщетны оказались усилия алхимиков. Любовь сильней.

Самая трогательная история о любви еще не рассказана, считал Леонид Алексеевич. Он очень хотел сделать такую историю по сказке Перро о спящей красавице: «Она засыпает и в это время не изменяется, а принц, с которым они обручены, – стареет. Я хочу продлить это время до невозможного – словно 100 лет прошло. То есть ей восемнадцать, а ему – 118 (допуски – они же всегда есть в литературе). Он ее воскрешает, а сам умирает, в любви…»

Чем в жизни можно пожертвовать ради настоящего чувства? Филатов знал: всем абсолютно. И Нина этому жертвенно и свято следовала.

Для осуществления своих творческих проектов – театральных, телевизионных, кинематографических – Филатов упорно искал и всегда находил единомышленников. Кроме уже названных, можно назвать Александра Адабашьяна, Владимира Машкова… К сожалению, не все и не всегда планы осуществлялись. По разным причинам. Но главным образом все упиралось в отсутствие средств, необходимых для постановки. Но денег Филатов принципиально не просил, объясняя: «Я в прошлой жизни насиделся по приемным больших начальников. Хватит, больше сил нет. Не надо обольщаться. Не стоит думать, будто я могу кого-то своим видом разжалобить. Сейчас всем отказывают, а я напрашиваться не умею. Тем более что мы живем в стране, где каждый второй готов назвать себя гением и талантом. Иногда я вижу на экране девочку, именующую себя звездой, и мне хочется ответить ей в рифму, но сдерживаюсь. Не понимает бестолочь, кто заслуживает звездного статуса…»

Называя себя «графоманом со стажем», Леонид Алексеевич, как водится, немножко ерничал, расшифровывая: «Графоман – это человек, который не может не писать. Это слово и комплиментарное, и уничижительное одновременно… Все люди пишут, но в определенном возрасте прекращают этим заниматься. А графоман не может остановиться. Главное для него – выявление своей природы. Графоман ценит богатство своего внутреннего мира, считает его интересным для окружающих. Поэтому спешит вылить то, что в нем горит, кипит. Он впервые что-то почувствовал, и ему кажется, что мир этого еще не слышал, не переживал…»

Леонид Ярмольник убежден, что «в книгах его многие до сих пор не разобрались. Некоторые считают их пародией, а это глубокая философия… Для меня Леня жив, потому что я все время его изучаю, учусь у него…» А Владимир Качан дополнял: «Так получалось, что он писал вещи, которые были интересны предыдущим поколениям и будут интересны следующим».

Впрочем, своим поэтическим дарованием Филатов никогда особо не обольщался и тем более не кичился. Но вот мама Клавдия Николаевна всегда придерживалась прямо противоположного мнения. А потому отнесла в свое время в редакцию ашхабадской молодежной газеты «Комсомолец Туркменистана» тетрадку со стихами 12-летнего сына. Отыскала работавшего там Юрия Рябинина, журналиста по должности и поэта по призванию. Стихи юного Лени он сразу оценил и сделал все, чтобы они как можно скорее были опубликованы.

«Это были басни, прощу прощения, – вспоминал Филатов. – Сами понимаете, та еще была сатира». Потом, собрав все опубликованное, он стал всерьез задумываться об издании сборника своих стихов и переводов. А пока любовно составлял самодельные книжки, сам же их оформлял (помните его выражение – «рисовальщик»?) и дарил дворовым друзьям на добрую память.

В зрелом возрасте, разумеется, стал максимально строг в оценке своего юношеского творчества: «Да раньше была вообще не писанина – отходы…» Не сдерживал своей извечной язвительности и качал головой: «Мы вообще страна писателей. Это – издержки ликбеза. Мол, почему бы не попробовать себя в писательском деле?..»

Начиная с 90-х годов прошлого века Филатова стали активно издавать. Автор своих рукописей никому не навязывал, следуя мудрому совету все того же Булгакова: ни о чем никого не проси. Сами придут и…