Но минуты через три они вышли, и Ирина, как ни в чем не бывало, воскликнула:

– Ой, что же ты стоишь, деточка? Проходи пока в комнату, я сейчас чайку поставлю...

Дядя Женя посмотрел на нее, как на дуру, и опять уединился с ней на кухне.

На этот раз я подслушивать не стала, а прошла, как мне и предложили, в комнату и тут же уселась на широкое мягкое кресло перед телевизором. Телевизор меня не интересовал, но я вдруг почувствовала такую усталость, словно весь путь от Арбатова до Москвы проделала пешком. Причем не по асфальту, а по шпалам.

Не знаю, что уж он там ей на кухне наговорил, но еще минут через пять она почти вбежала в комнату, где я сидела, и почти в упор уставилась на меня. С минуту она меня разглядывала.

– Мы, значит, уже взросленькие? – спросила она, и я подумала, что пора надевать свои кроссовки. – И давно мы по Москве мотаемся?

Я тяжело, устало вздохнула и стала медленно подниматься с кресла.

– Нет-нет, милочка, ты уж сиди, – остановила она меня. – Сейчас я только мужика своего выпровожу. Ему сегодня тут делать нечего. А мы с тобой еще поболтаем. Найдется, о чем...

Выглядела она лет на сорок, хотя скорее всего ей было не меньше пятидесяти, но по какому-то внутреннему состоянию ей, похоже, уже перевалило за шестьдесят. От нее почему-то непобедимо несло старухой. Я про особый психологический запах, который просто преследует меня, когда я общаюсь с каким- то человеком. От Ирины исходил запах шестидесятилетней старухи.

Двери в комнату и в кухню она оставила открытыми, я слышала, как она наливает дяде Жене чай. Ей почему-то не захотелось, чтобы мы пили чай вместе. Поэтому я дожидалась своей очереди.

Помня об обещании «поболтать», я встала и принялась рассматривать книги, стоящие на книжных полках, занимавших немалую часть стены. Я не сомневалась, что «поболтать» выльется в самый настоящий допрос с пристрастием. Что Ирочка чрезвычайно ревнива, я уже поняла. Мне хотелось хоть немного подготовиться к предстоящему допросу.

Подбор книг, которые человек читает, очень много говорит о нем. Не жизненные реалии, конечно, можно узнать, рассматривая домашнюю библиотеку, но составить представление, пусть самое общее, о том, что за человек ее хозяин. Вряд ли кто будет с этим спорить. Это не мое открытие.

На книжных полках в комнате Ирины меня поразило обилие любовных романов. Как я поняла, пристрастие к такого рода чтению у нее было давнее, поскольку издания встречались еще советского времени, восьмидесятых-семидесятых годов. А уж книжек последних годов в пестрых обложках выстроился не один ряд. Ого! Вот это да! Я взяла в руки дореволюционное издание романа Ричардсона. И тут же в памяти всплыли строчки: «Она любила Ричардсона не потому, чтобы прочла, не потому, что Грандисона она Ловласу предпочла...»... Не помню, что там дальше... Но Ирина-то, похоже, прочла. И наверное, внимательно. Не зря же разыскала эту книжку где-то на букинистическом прилавке.

Ну что ж! Любовный роман, героиней которого я еще совсем недавно мечтала себя почувствовать? Вот и предоставился удобный случай. С большим удовольствием. Люблю пофантазировать...

Пока я разглядывала книги, Ирина успела выпроводить дядю Женю, не дав ему со мной попрощаться. Впрочем, он и сам куда-то спешил.

Она тут же явилась за мной, и я поразилась произошедшей с ней перемене. Ирина была просто сама любезность. Она отправила меня в ванную, и я с удовольствием не меньше получаса проторчала под обжигающим душем. Потом мне был пожертвован из ее гардероба роскошный махровый халат, в который я завернулась и почувствовала себя почти дома. Если вы вспомните, что еще какой-нибудь час назад я была московской беспризорницей, вы, надеюсь, поймете, что я не столь уж и сильно преувеличиваю.

Допрос начался после чая, когда я набросилась на чрезвычайно вкусную яичницу с помидорами и поджаренными сосисками. Я-то сразу поняла, на что она рассчитывает. Когда человек ест, да еще если он сильно проголодался, ему труднее следить за тем, что он говорит. И если он врет, поймать его во время еды гораздо проще. Но я-то об этом знала и, конечно, приготовилась. Она только успела сделать первый выстрел, как я пошла в контратаку и полностью смешала ее планы. Стоит удивить противника своими действиями, и все – он сбит с толку.

– Сколько же тебе лет, милочка? – вкрадчиво начала разговор Ирина.

Я поняла, почему она спрашивает именно о возрасте. Женщину всегда труднее обмануть с возрастом. Мужчины не видят того, что спрятано под тушью, краской, румянами и тональной пудрой. А женщинам и видеть этого ничего не надо, они знают. И возраст определяют не по внешности – не по лицу, не по коже и не по фигуре. Они знают, насколько все это относительно в хронологическом смысле. Женщина смотрит на походку, на то, как я владею своим телом, смотрит на мои глаза. Но не на то, есть ли морщины около глаз, а на то, как я смотрю на мир. И в этом женщину не обманешь... Мужчин же обманывать легко, потому что они рады быть обманутыми.

Но я была готова к этому вопросу и к этим подозрениям на свой счет. У меня уже была готова новая версия, новый образ. Специально для Ирины. Спецзаказ, так сказать... Человеку нужно давать то, чего он от тебя ждет, сам того не подозревая. А со стороны это часто видно гораздо лучше. Поэтому я откровенным, далеко не пятнадцатилетним взглядом посмотрела Ирине в глаза и ответила:

– Двадцать два...

И вновь сосредоточилась на яичнице с сосисками. Но краем глаза я все-таки видела, как остался открытым ее рот, с которого уже готово было сорваться разоблачительное наблюдение. Но я-то не соврала, и вместо маленького торжества у Ирины получилась небольшая растерянность. Я тем временем прикончила свою яичницу и с некоторым сожалением отодвинула тарелку.

Ирина, ни о чем меня не спрашивая, принялась готовить вторую порцию. Я не возражала. Напротив – очень даже приветствовала.

Пока жарилась яичница, я немного развила свою новую легенду, чтобы подтолкнуть ее к расспросам. А то ведь она не знает, что и спросить-то. Настолько я ее ошарашила своей откровенностью. Пока она не сконцентрировалась и не взяла инициативу в свои руки, нужно подкинуть ей несколько фактов, чтобы она хорошо почувствовала запах своего любимого лакомства – любовной истории. А потом она сама мне помогать начнет.

– Да, Ирочка, мне двадцать два, и я нарочно обманула вашего Евгения. Впрочем, я так и буду называть его дядей Женей, ладно? Я на самом деле на какое-то время почувствовала себя его дочерью. А к нему испытала давно забытое мною чувство, которое я когда-то испытывала к моему отцу. Это самое лучшее чувство, которое я могу сейчас испытывать к мужчине...

Я тяжело вздохнула и, опустив глаза в стол, начала сгонять вилкой хлебные крошки в кучку. Абсолютно бессмысленное занятие, свидетельствующее о глубокой задумчивости, а то и о глубокой печали. Это уж чего вам больше захочется в нем увидеть.

Ирина тут же сделала стойку, как охотничья собака, почуявшая дичь. Я хорошо это чувствовала, хотя не видела ее глаз. Не обязательно, знаете ли, видеть человека, чтобы понять, что с ним происходит. Просто как-то меняется психологическая атмосфера... А я это очень хорошо чувствую. Это многие люди чувствуют. И большинство из них даже и не понимает, что в этот момент к ним приходит знание о другом человеке.

– Лена... я не знаю, вправе ли я вас об этом спрашивать, – Ирина начала ко мне подкрадываться, перед тем как схватить меня мертвой хваткой своего интереса к существующей где-то на свете, но только не в ее жизни любви, – но мне кажется, что вам пришлось совсем недавно пережить... очень многое пережить.

«Ну же! Смелее! – подбадривала я ее про себя. – Не бойся, не спугнешь...»

Я кивала головой, настраивая себя на несчастную любовь, разбитое сердце, предательство, измену, душевные страдания и мысли о самоубийстве. И пока она выдерживала совершенно необходимую для создания атмосферы интимной доверчивости между двумя женщинами паузу, я настроилась настолько, что глаза у меня покраснели, в носу защипало, а рука с вилкой, гоняющая хлебные крошки, сама собой начала слегка подрагивать.

«Ну, ты даешь, Ленка! – мелькнула где-то на периферии моего сознания фраза, произнесенная моим же ироничным голосом. – Актриса!»

«Не мешай! Ты мне все испортишь! – тут же перебил его другой голос, но тоже, несомненно, мой. – Давай, Леночка! Давай!»

– Не извиняйтесь, Ирина... Это я должна извиниться перед вами, – начала я сдавленным голосом. – Я