— Что за вопрос, дорогая, — ответил тот с подчеркнутой фамильярностью, покровительственной и вместе с тем развязной.

Аугусто побледнел. Он дрожал от ярости. «Вы что, не слышали, что Берта моя невеста?» Но, к счастью, он ничего не сказал. Только с силой сжал кулаки и стиснул челюсти. «Спокойно. Не делай глупостей. Спокойно!»

Сендойя и на этот раз не поднялся. Только слегка отодвинул стул.

— До свидания, — сказал он Берте. С Гусманом попрощался легким кивком головы, полным презрительного высокомерия.

Аугусто посмотрел на него с вызовом и не ответил на поклон.

Хосе Луис нахально улыбался. Больше всего в эту минуту Аугусто хотел, чтобы тот сказал что-нибудь, что позволило бы наброситься на него с кулаками и так излить всю свою злобу, ревность, унижение.

— Он тебе понравился? — спросила Берта, выходя из бара.

— Я уже тебе говорил.

— Ты? Вы как пятнадцатилетние мальчишки. Он забавный, правда?

— Я этого не нахожу! Прощелыга! Не понимаю, что у тебя с ним общего?

— Вовсе он не прощелыга. К тому же он мой приятель. Он специально приехал за нами из Сарагосы на машине. Он шофер при штабе. Его отец дружит и даже состоит в каком-то родстве с моим зятем. Он очень богат, и у него огромные связи. Зять сообщил ему по телефону, что мы возвращаемся в Сарагосу и прислал его за нами.

— Это не дает ему права лезть не в свое дело. Не мешало бы щелкнуть его хорошенько по носу. Тебе не кажется, что я это сделал?

— Ничего мне не кажется. Я не желаю, чтобы ты разговаривал со мной в таком тоне. Хосе Луис — фанфарон и несносный задира. Когда я была в Сарагосе, он очень увивался за мной. Его задевало, что меня не трогают его атлетическое сложение и деньги. Он плохо воспитан. Считает, что может всех презирать и всем дерзить, раз у него миллионы. Он привык к грубым выходкам в кругу таких же шалопаев, как он сам. Меня это раздражает, но с нами он всегда мил и любезен. Одно дело симпатия, другое — благодарность. Сегодня он у нас обедал. Я сказала, что у меня свидание с тобой, и он вызвался проводить меня в кафе. Ты сам понимаешь, я не могла ему отказать.

— Разумеется. Я этого не знал… Теперь мне все понятно.

— Ты не должен так переживать. Надо уметь держать себя в руках. Хосе Луис нарочно тебя дразнил, потому что ревнует меня к тебе. Как это глупо! — воскликнула она озорно, как ребенок. Аугусто нередко замечал у нее эту интонацию.

Успокоенный, он радостно улыбнулся. Они пошли посидеть на свое обычное место.

— Вы думаете остаться в Сарагосе? — спросил Аугусто.

— За обедом мы говорили об этом, но окончательно не решили. Родственники часто приглашали нас к себе в Калатаюд, но в Сарагосе лучше с сообщением и легче добраться до…

— Хорошо, очень хорошо, — перебил ее Аугусто, — поезжайте в Калатаюд.

— Но я же сказала, что родственники из Калатаюда очень просят, чтобы… — и она с улыбкой повернулась к нему. — Вот ведь ты какой! Ну как убедить тебя, что мне нет никакого дела до Хосе Луиса.

— Я это знаю. Я пошутил, — он задумался и добавил: — Впрочем, я тоже ревную тебя.

— К Хосе Луису?

— Ко всем мужчинам. Я прожил рядом с тобой самые счастливые дни в моей жизни, но они уже никогда не повторятся. Все кончено.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что это правда. Я не могу просить, чтобы ты меня ждала. Я слишком люблю тебя для этого. Да и кто я такой? К тому же сейчас война.

Берта разволновалась, заплакала.

— Не смей так говорить, — глухо сказала она. — Не смей! Я тоже тебя люблю. А это — главное.

Аугусто спросил, выйдет ли она за него замуж, когда кончится война. Он обещал ей учиться, бороться, побеждать и жить только ради нее. Но отчаяние, тоска и ощущение безнадежности не покидали его.

Они болтали о всяких пустяках, шутили и, прикрываясь этим, как щитом, старались не думать о тягостной разлуке. Но время бежало. Близился вечер. Их озаряло то восторженное сияние, тот чудесный свет, который предшествует обычно осенним сумеркам. Рядом стоял тополь. Его золотистая крона шелестела от легкого ветерка, который осторожно срывал один листок за другим… И они падали, точно золотые монеты, на черную, недавно вспаханную землю.

Потом западный край неба окрасился в лиловый цвет, отливающий восковым блеском. И вечер стал круглым и ясным, как апельсин.

Время шло, и Аугусто знал это. Месяц уже разрезал тьму своим сверкающим серпом. Там, в вышине, он вспарывал мрачную реку ночи, разбрызгивая звезды, точно капли воды.

Аугусто ни о чем не думает. Он весь во власти пьянящего чувства. Берта прижимается к нему. Он ласкает ее тело, грудь, щеки. Целует глаза, губы.

Наконец с большим трудом Аугусто заставил себя очнуться.

— Уже поздно, — сказал он.

— Подожди! Еще немного! Умоляю тебя!

— Уже очень поздно. Мне пора возвращаться. Возьми себя в руки.

Аугусто поднялся и помог подняться Берте. Она смотрела на него. Глаза ее блестели от слез. Он жадно и сильно прижал ее к себе.

Они вышли на дорогу.

— Я напишу тебе сегодня же ночью, — сказал Аугусто с деланным спокойствием. — И буду писать каждый день. А недели через две мне, возможно, дадут отпуск. Тогда я приеду к тебе. Две недели пролетят незаметно.

— Будь осторожен. Очень прошу тебя: будь осторожен.

— Не думай об этом сейчас. Не надо. Я буду осторожен.

Они уже подходили к городку, когда на дороге показался грузовик. Аугусто хотел поднять руку, но она безжизненно повисла. «Это жестоко, — подумал он в отчаянии. — Это жестоко». Грузовик приближался. «Другого выхода нет!» Он поднял руку. Грузовик остановился, проскочив несколько метров.

— До скорой встречи! — сказал он.

Берта смотрела на него неподвижно, испуганно. Аугусто легонько тряхнул ее и улыбнулся вымученной улыбкой.

— Ты ничего не скажешь мне на прощание?

— Возвращайся. Умоляю тебя! Аугусто обнял ее.

— Если ты будешь меня ждать, я обязательно вернусь! Он с трудом оторвался от нее. Отступил на несколько шагов и побежал к грузовику. Взобрался в кузов. Там уже было несколько солдат. Они смеялись. «Здорово ты нас повеселил, парень!» Грузовик тронулся. Одинокий силуэт Берты казался серым пятном. Аугусто поднял руку. «Прощай, моя маленькая!» И девушка сразу растворилась во мраке. Его охватила тоска, безнадежное отчаяние. Аугусто любил жизнь, любил эту девушку. И вот он оставил ее там. Как, наверно, оставит где-нибудь свою жизнь.

Глава девятнадцатая

Путь был длинным. Пели подряд все военные песни. Подъезжая к Хаке, запели «Каррасклас». Многие произносили «Карраскаль».

Карраскаль, Карраскаль, звуки серенады сладкой. Карраскаль, Карраскаль, надоел ты мне порядком!
Вы читаете Ложись
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату