– Вы не хотите подписывать такой контракт?
– Нет. Я…
– Почему, если вы уверены, что мост рухнет?
– Я всего лишь хочу…
– Я знаю, чего вы хотите. Вы хотите держать за горло своих людей, манипулируя рабочими местами, которые даю им я, и меня – манипулируя своими людьми. Вы хотите, чтобы я создала рабочие места, и в то же время пытаетесь помешать мне предоставить людям работу. Выбирайте. Двадцать второго июля этот поезд выйдет на линию. Здесь у вас нет выбора, но вы можете выбирать, позволить или не позволить вашим людям вести этот состав. Если вы остановитесь на втором варианте, поезд все равно пойдет, даже если мне самой придется сесть на место машиниста. Если мост рухнет, в стране не останется ни одной железной дороги. Но если он устоит, ни один из членов вашего профсоюза никогда не получит работу на линии Джона Галта. Если вы думаете, что ваши люди нужны мне больше, чем я им, – выбирайте соответствующим образом. Вы знаете, что я могу повести поезд, а они не могут построить железную дорогу, – делайте свой выбор исходя из этого. Ну так как, вы запретите своим людям вести мой поезд?
– Я не говорил, что мы запретим это. Я ничего не говорил о запрете. Но… вы не имеете права заставлять людей рисковать жизнью, отправляя их на эту линию.
– Я не собираюсь никого принуждать вести этот поезд.
– Как же вы поступите?
– Найду добровольцев.
– А если таковых не окажется?
– Это уже моя проблема, не ваша.
– Что ж, в таком случае позвольте мне сказать, что я буду настоятельно рекомендовать им отказаться.
– Пожалуйста. Говорите, советуйте им все что угодно. Но оставьте право выбора за ними. Не пытайтесь запретить им это.
На объявлении, которое появилось в каждом депо «Таггарт трансконтинентал», стояла подпись: «Эдвин Виллерс, вице-президент по грузовым и пассажирским перевозкам». В нем говорилось, что машинисты, желающие повести первый поезд по линии Джона Галта, должны сообщить об этом мистеру Виллерсу не позже чем к одиннадцати часам утра пятнадцатого июля.
Пятнадцатого июля в 10.15 в кабинете Дэгни зазвонил телефон. Это был Эдди.
– Дэгни, я думаю, тебе стоит прийти, – загадочно сказал он.
Она выбежала на улицу, торопливо прошла по мраморному полу вестибюля к двери, на которой по- прежнему висела стеклянная табличка: «Дэгни Таггарт».
Дэгни вошла. Приемная была полна народу. Между столами, у стен, повсюду тесной толпой стояли люди. При ее появлении все замолчали и сняли шляпы. Она видела седеющие волосы, крепкие плечи, улыбающиеся лица сидевших за столами служащих и Эдди Виллерса, стоявшего в другом конце комнаты. Все понимали, что слова излишни.
Эдди стоял у открытых дверей ее кабинета. Толпа расступилась, давая ей пройти. Эдди указал рукой сначала на собравшихся, затем на стопку писем и телеграмм.
– Дэгни, все машинисты «Таггарт трансконтинентал»! Те, кто смог, пришли сюда, многие приехали издалека, здесь несколько человек из нашего отделения в Чикаго. – Он указал на стопку телеграмм: – Здесь остальные. Если быть точным, я не получил никаких известий лишь от троих: один проводит отпуск где-то в лесах на севере, второй в больнице, а третий в тюрьме за лихачество на своем автомобиле.
Дэгни оглядела собравшихся.
Она заметила скрытые улыбки на их серьезных лицах и в знак признательности склонила голову. Мгновение она так и стояла, склонив голову, словно выслушивая вердикт, который относится к ней, к собравшимся в приемной людям, ко всему миру за стенами этого здания.
Большинство машинистов много раз видели ее раньше. Но сейчас, глядя, как она поднимает голову, многие из них впервые с удивлением подумали, что лицо их вице-президента было лицом женщины, и женщины необыкновенно красивой.
Кто-то из толпы вдруг весело выкрикнул:
– К черту Джима Таггарта!
За возгласом последовал взрыв. Люди смеялись, одобрительно свистели и наконец разразились аплодисментами. Ответная реакция не шла ни в какое сравнение с самим возгласом, он был лишь поводом. Казалось, люди аплодируют сказавшему эти слова в знак своего пренебрежения к вышестоящему начальству, но каждый в этой комнате прекрасно понимал, кого именно они приветствуют.
Дэгни, смеясь, подняла руку:
– Мы рано торжествуем. Подождите неделю. Тогда и отпразднуем. И поверьте мне, праздник состоится.
Бросили жребий, кому выпадет право вести первый поезд. Дэгни вытащила маленький листочек бумаги из кучи подобных, где были написаны имена. Человека, которому выпал жребий, среди присутствующих не было. Им оказался Пэт Логган, машинист «Кометы Таггарта» из отделения в Небраске, один из лучших машинистов «Таггарт трансконтинентал».
– Пошли Пэту телеграмму и сообщи, что его перевели на товарный, – сказала она Эдди и добавила словно между прочим, как будто приняла решение в последний момент: – Да, вот еще что, извести его, что я поеду с ним.
Стоявший рядом с ней старый машинист усмехнулся:
– Я так и знал, что вы поедете, мисс Таггарт.
***
Реардэн был в Нью-Йорке в тот день, когда Дэгни позвонила ему из своего офиса.
– Хэнк, я собираюсь завтра устроить пресс-конференцию.
– Не может быть, – рассмеялся он.
– Может, – сказала она серьезно, даже угрожающе серьезно. – Газетчики вдруг вспомнили обо мне и задают вопросы. Я собираюсь ответить им.
– Желаю тебе хорошо провести время.
– Непременно. Ты будешь завтра в городе? Мне бы хотелось, чтобы ты присутствовал.
– Хорошо. Мне не хотелось бы пропустить такое событие.
Репортеры, собравшиеся на пресс-конференцию в офисе «Джон Галт инкорпорейтэд», были молодыми людьми, которых учили думать, что их работа заключается в том, чтобы скрывать от мира природу происходящих в нем событий. Их повседневной обязанностью было выступать слушателями какого-нибудь общественного деятеля, который тщательно подобранными фразами, лишенными всякого смысла, разглагольствовал о благосостоянии общества. Их повседневная работа заключалась в том, чтобы собрать эти слова в любых приемлемых сочетаниях, но так, чтобы они не выстраивались в последовательную цепочку, выражающую что-то определенное. Они не могли понять того, что сейчас говорила Дэгни.
Она сидела за столом в своем похожем на заброшенный подвал кабинете. На ней была белая блузка и синий идеально сшитый и очень дорогой костюм, отчего она выглядела очень официально и почти по- военному элегантно. Она сидела за столом с видом подчеркнутого, несколько преувеличенного достоинства.
Реардэн сидел в углу, развалившись в ломаном кресле. Всем своим весом он опирался на один подлокотник, свесив ноги через другой. В его поведении чувствовались раскованность и нарочитая неофициальность.
Четким, ровным голосом, каким обычно докладывают военные, не заглядывая в бумажки и глядя прямо на журналистов, Дэгни изложила технические данные линии Джона Галта, назвала точные цифры, касающиеся рельсов, предельной грузоподъемности моста, метода строительства и затрат. Затем холодным, бесстрастным тоном банкира обрисовала финансовые перспективы новой линии и назвала огромную норму прибыли, на которую рассчитывала.
– Это все, – сказала она.
– Все? – спросил кто-то из репортеров. – Разве вы не хотите передать послание общественности?
– Это и было моим посланием.
