– Но, черт побери, неужели вы не собираетесь защищаться?

– От чего?

– Разве вы не хотите сказать что-нибудь в оправдание вашей новой линии?

– Я это уже сказала.

– Я хочу спросить вас о том, на что в свое время указал Бертрам Скаддер: как нам обезопасить себя, если ваша линия все же окажется ненадежной? – поинтересовался репортер, губы которого были сжаты в складку, напоминавшую не сходящую с лица презрительную усмешку.

– Не пользуйтесь ею, – ответила Дэгни.

– Какими мотивами вы руководствовались при строительстве линии? – спросил кто-то другой.

– Я уже сказала: я рассчитываю на прибыль.

– О, мисс Таггарт, не говорите так! – выкрикнул молодой парень. Он был новичком в журналистике и все еще честно и добросовестно относился к своей работе. Сам не зная почему, он чувствовал, что симпатизирует Дэгни Таггарт. – Вы говорите не то. Это другие так о вас говорят.

– Неужели?

– Я уверен, что вы хотели сказать совсем другое… и думаю, вы захотите внести ясность в этот вопрос.

– Хорошо, раз вы этого хотите. В настоящий момент среднегодовой показатель рентабельности железных дорог составляет два процента от капиталовложений. Такую низкую рентабельность в такой крупной отрасли можно считать аморальной. Как я уже объяснила, исходя из соотношения капитальных затрат на линию Джона Галта и предполагаемого грузооборота и пропускной способности я вправе рассчитывать по крайней мере на пятнадцать процентов прибыли от общих затрат. Разумеется, любая доля прибыли, превышающая четыре процента, считается сейчас ростовщической. Тем не менее я сделаю все возможное, чтобы линия Джона Галта приносила мне прибыль в двадцать процентов, если, конечно, это в моих силах. Это и есть мотив, которым я руководствовалась при строительстве линии. Надеюсь, теперь вам все ясно?

Молодой репортер беспомощно смотрел на нее.

– Вы же не имели в виду, что рассчитываете получить прибыль для себя лично'? Мисс Таггарт, вы хотели сказать, что надеетесь заработать ее для мелких акционеров? – подсказал он с надеждой в голосе.

– Почему? Нет. Мне принадлежит один из самых крупных пакетов акций «Джон Галт инкорпорейтэд», соответственно моя доля прибыли будет одной из самых больших. А вот мистер Реардэн находится в еще более выгодном положении, потому что у него нет акционеров и ему не нужно ни с кем делиться. Или, может быть, мистер Реардэн предпочитает сделать собственное заявление?

– С удовольствием, – сказал Реардэн. – Поскольку формула металла Реардэна известна мне одному, а также принимая во внимание тот факт, что его выплавка стоит намного меньше, чем вы, ребята, можете себе представить, я рассчитываю в ближайшие годы содрать с общества прибыль в двадцать пять процентов.

– Мистер Реардэн, что значит – содрать с общества? – спросил молодой репортер. – В вашей рекламе говорится, что срок эксплуатации металла Реардэна в три раза дольше, чем у любого другого металла, и что он в два раза дешевле. Если это правда, разве общество не окажется в выигрыше?

– О, так вы и это заметили? – спросил Реардэн.

– Вы хоть понимаете, что все сказанное вами будет напечатано в газетах? – спросил репортер с презрительно сжатыми губами, обращаясь к Дэгни и Реардэну.

– Но, мистер Хопкинс, – сказала Дэгни с вежливым удивлением в голосе, – зачем мы стали бы разговаривать с вами, если не для того, чтобы наше интервью попало в печать?

– Вы хотите, чтобы мы напечатали все, что вы сказали?

– Надеюсь, так оно и будет. Не могли бы вы передать мою следующую фразу дословно? – Она выдержала паузу, подождав, пока они подготовят блокноты и ручки, затем продиктовала: – Мисс Таггарт сказала… откройте кавычки… я рассчитываю получить с линии Джона Галта кучу денег. И я их получу. Закройте кавычки. Большое спасибо.

– Джентльмены, еще вопросы будут? – спросил Реардэн.

Репортеры молчали.

– Теперь несколько слов об открытии линии Джона Галта, – сказала Дэгни. – Первый поезд отправится двадцать второго июля в четыре часа пополудни со станции «Таггарт трансконтинентал» в Шайенне, штат Вайоминг. Это будет специальный товарный состав, состоящий из восьмидесяти вагонов с дизельэлектровозом мощностью в восемь тысяч лошадиных сил, который я арендую у «Таггарт трансконтинентал». Поезд проследует без остановок до узловой станции Вайет в Колорадо со средней скоростью сто миль в час.

Кто-то продолжительно присвистнул.

– Что вы сказали, мисс Таггарт?

– Я сказала – сто миль в час, с учетом спусков, подъемов, поворотов и так далее.

– Но не лучше ли снизить скорость до обычной, чем… Мисс Таггарт, неужели вам абсолютно безразлично общественное мнение?

– Да нет же. Если бы меня не волновало общественное мнение, средней скорости в шестьдесят пять миль в час было бы вполне достаточно.

– А кто поведет этот поезд?

– Здесь возникли определенные сложности. Дело в том, что все машинисты «Таггарт трансконтинентал» изъявили желание первыми выйти на линию. То же можно сказать о помощниках машинистов, тормозных кондукторах и проводниках. Пришлось тянуть жребий. Он выпал Пэту Логгану, машинисту «Кометы Таггарта», и помощнику машиниста Рэю Маккиму. Я поеду с ними.

– В самом деле?!

– Приходите на открытие. Церемония состоится двадцать второго июля. Присутствие прессы чрезвычайно желательно и важно. Вопреки своей обычной политике, я хочу как можно больше рекламы. Нет, правда. Я бы хотела, чтобы там были прожекторы, микрофоны и телекамеры. Советую вам установить несколько камер вокруг моста. Когда он рухнет, у вас будет возможность снять ряд весьма интересных кадров.

– Мисс Таггарт, почему вы не сказали, что я тоже еду с вами? – спросил Реардэн.

Дэгни взглянула на Реардэна. На мгновение они забыли о репортерах, словно в комнате, кроме них, смотревших друг на друга, никого не было.

– Да, конечно, мистер Реардэн, – ответила она.