— Нет, — простонал он.
— Нет…
— Нет…
— Гарри, все в порядке, ты в порядке!
— Нет… я ее потерял… я ее потерял…
— Гарри, все нормально, проснись, проснись!
Он был Гарри… Гарри, не Волдемортом… и шуршала не змея…
Он открыл глаза.
— Гарри, — прошептала Гермиона. — Ты как себя чувствуешь — нор… нормально?
— Да, — солгал он.
Он был в палатке, лежал на нижней койке под кучей одеял. Он мог определить, что уже почти рассвет, по неподвижности и характерной чистоте холодного света над брезентовым потолком. Он был весь в поту; он чувствовал, что им залиты простыни и одеяла.
— Мы выбрались.
— Да, — сказала Гермиона. — Мне пришлось применить Чары Парения, чтобы уложить тебя на койку, я не могла тебя поднять. Ты был… ну, ты был немного…
Под ее карими глазами пролегли фиолетовые тени, и он заметил в ее руке маленькую губку: она вытирала ему лицо.
— Ты был болен, — закончила она. — Сильно болен.
— Как давно мы оттуда ушли?
— Несколько часов назад. Сейчас почти утро.
— И я был… что, без сознания?
— Не совсем, — неловко произнесла Гермиона. — Ты кричал и стонал, и… всякое, — добавила она таким тоном, от которого Гарри стало неуютно. Что он делал? Выкрикивал проклятья, как Волдеморт? Плакал, как ребенок в кроватке?
— Я не могла снять с тебя Хоркрукс, — продолжила Гермиона, и он понял, что она решила сменить тему. — Он прилип, прилип к твоей груди. У тебя осталась отметина; прости, мне пришлось применить Рассекающие чары, чтобы убрать его. Змея тебя тоже укусила, но я промыла рану и капнула туда немного ясенца…
Он снял и отшвырнул мокрую от пота футболку, которая на нем была, и посмотрел вниз. Над его сердцем был алый овал — там, где его обжег медальон. Также он мог разглядеть полузатянувшиеся проколы на предплечье.
— Куда ты дела Хоркрукс?
— В мою сумочку. Думаю, нам надо держать его подальше некоторое время.
Он откинулся назад в подушки и взглянул в ее похудевшее, посеревшее лицо.
— Нам не следовало идти в Годрикову Лощину. Это моя вина, я во всем виноват, Гермиона. Прости меня.
— Это не твоя вина. Я тоже хотела пойти; я действительно думала, что Дамблдор мог оставить там для тебя меч.
— Да, ну что ж… мы с этим ошиблись, так?
— Что произошло, Гарри? Что произошло, когда она взяла тебя наверх? Змея где-то там пряталась? И она вдруг выскочила, и убила ее, и напала на тебя?
— Нет, — ответил он. — Она
— Ч-что?
Он закрыл глаза. Он все еще ощущал исходящий от него самого запах дома Батильды; это делало все произошедшее ужасающе отчетливым.
— Батильда, наверно, уже давно мертва. Змея была… была внутри нее. Сама-Знаешь-Кто поместил ее в Годрикову Лощину, чтобы ждать. Ты была права. Он знал, что я вернусь.
— Змея была
Он вновь открыл глаза: на лице Гермиона было написано отвращение, ее словно тошнило.
— Люпин говорил, что мы встретимся с магией, которую мы и представить себе не можем, — произнес Гарри. — Она не хотела говорить в твоем присутствии, потому что это был Змееяз, все на Змееязе, а я не догадывался, но конечно, я мог ее понимать. Как только мы поднялись в комнату, змея послала сообщение Сама-Знаешь-Кому, я слышал это у себя в голове, я ощутил его возбуждение, он сказал держать меня там… и тогда…
Он вспомнил, как змея выползала из шеи Батильды; Гермионе необязательно было знать все детали.
— Она превратилась, превратилась в змею и напала.
Он глянул вниз, на следы укусов.
— Она не должна была меня убить, просто продержать там до прихода Сама-Знаешь-Кого.
Если бы только ему удалось убить змею, это стоило бы того, весь их вояж… с тяжестью на сердце он сел и отбросил одеяла.
— Гарри, нет, я знаю, ты должен отдохнуть!
— Это тебе нужно поспать. Без обид, но ты выглядишь ужасно. Я в норме. Я подежурю немного. Где моя палочка?
Она не ответила, просто смотрела на него.
— Где моя волшебная палочка, Гермиона?
Она прикусила губу, и слезы выступили у нее на глазах.
