— Гарри…

— Где моя палочка?

Она потянулась куда-то рядом с кроватью и подала ему палочку.

Волшебная палочка из остролиста и пера феникса разломилась практически надвое. Одна лишь тонкая жилка пера феникса удерживала обе половинки вместе. Дерево раскололось полностью. Гарри взял ее в руки, словно живое существо, которому была нанесена страшная рана. Он не мог нормально мыслить: все было в тумане паники и страха. Затем он протянул палочку Гермионе.

— Почини ее. Пожалуйста.

— Гарри, я не думаю, когда она так сломана…

— Пожалуйста, Гермиона, хоть попытайся!

— R-reparo.

Свисающая половинка палочки вновь собралась. Гарри поднял ее.

— Lumos!

Палочка испустила несколько слабых искр и погасла. Гарри навел ее на Гермиону.

— Expelliarmus!

Волшебная палочка Гермионы слегка дернулась, но не покинула ее руки. Эта бледная попытка магии оказалась непосильной для гарриной палочки, которая опять развалилась надвое. Он уставился на нее, потрясенный, не в состоянии осознать, что он видит… волшебная палочка, которая столько перенесла…

— Гарри, — прошептала Гермиона, настолько тихо, что он едва мог ее расслышать. — Пожалуйста… пожалуйста, прости меня. Я думаю, что это была я. Когда мы уходили, помнишь, змея на нас набросилась, и я произвела Разрывное проклятье, и оно отражалось повсюду, и оно, наверно… наверно, попало…

— Это было случайно, — механически ответил Гарри. Он чувствовал себя опустошенным, парализованным. — Мы… мы найдем способ ее починить.

— Гарри, я не думаю, что нам это удастся, — покачала головой Гермиона, по лицу которой стекали слезы. — Помнишь… помнишь Рона? Когда он сломал свою палочку, разбив машину? Она никогда после этого не восстановилась, ему пришлось купить новую.

Гарри подумал об Олливандере, похищенном и удерживаемом в плену Волдемортом, о Грегоровиче, который был мертв. Как он мог теперь достать себе новую волшебную палочку?

— Что ж, — фальшиво-непринужденным голосом сказал он, — тогда мне просто придется одолжить твою палочку ненадолго. Пока я дежурю.

Гермиона, лицо которой было залито слезами, протянула ему свою волшебную палочку, и он оставил ее сидеть у кровати, не желая ничего, кроме как уйти от нее подальше.

Всходило солнце; чистое, бесцветное, огромное небо простиралось над Гарри, равнодушное к нему и к его страданиям. Гарри уселся у входа в палатку и глубоко вдохнул чистый воздух. Просто быть живым, иметь возможность наблюдать, как солнце поднимается над искрящимся снежным холмом — это само по себе должно было бы быть величайшим сокровищем на земле, однако он не мог его оценить: его чувства были словно пронзены катастрофой потери волшебной палочки. Он выглянул наружу, посмотрел вдаль, через лежащую под снежным одеялом долину. Сквозь сверкающую тишину до него доносились отдаленные звуки церковных колоколов.

Сам того не сознавая, он впился пальцами себе в руки, словно собираясь противостоять физической боли. Он проливал собственную кровь больше раз, чем мог сосчитать; однажды он лишился всех костей в правой руке; это путешествие уже принесло ему шрамы на груди и предплечье в дополнение к тем, что уже были на кисти руки и на лбу; но никогда до этого момента он не чувствовал себя столь фатально ослабленным, уязвимым и голым, словно у него отобрали лучшую часть его магической силы. Он точно знал, что сказала бы Гермиона, если бы он поделился с ней этими ощущениями: волшебная палочка настолько хороша, насколько хорош волшебник. Но она ошибалась, его случай был особым. Ей никогда не приходилось чувствовать, как палочка вращается, словно стрелка компаса, и посылает золотое пламя во врага. Он лишился защиты сердцевинок-близнецов, и лишь теперь, когда это произошло, он осознал, как сильно на нее рассчитывал.

Он вытащил части сломанной палочки из кармана и, не глядя на них, убрал в хагридову сумочку, висевшую у него на шее. Теперь сумочка была полностью набита сломанными и бесполезными предметами, так что больше туда уже ничего бы не влезло. Гаррина рука коснулась через стенку Сумкасина старого снитча, и какое-то мгновение ему пришлось подавить желание вытащить его и зашвырнуть куда подальше. Непонятный, бессмысленный, бесполезный, как и все остальное, что оставил после себя Дамблдор…

И его злость на Дамблдора обрушилась на него подобно лаве, сжигая его изнутри, выжигая все прочие чувства. Чистое отчаяние заставило их поверить, что в Годриковой Лощине их ждут ответы, и они убедили сами себя, что они должны были туда вернуться, что это была часть некоего секретного пути, проложенного для них Дамблдором; но там не оказалось карты, никакого плана. Дамблдор оставил их шарить в темноте, бороться с ужасами, о которых они не знали и которые им даже во сне бы не привиделись, бороться одним, без помощи: ничто не было объяснено, ничто не было просто дано, у них не было меча, а теперь у Гарри не было еще и волшебной палочки. И он уронил фотографию вора, и теперь, несомненно, Волдеморту будет легко выяснить, кто он… теперь у Волдеморта была вся информация…

— Гарри?

Гермиона явно опасалась, что он наложит на нее проклятье ее собственной волшебной палочкой. Все еще с потеками от слез на лице, она присела на корточки рядом с ним. В руках у нее дрожали две чашки чая, а под мышкой было зажато что-то громоздкое.

— Спасибо, — произнес он, беря одну из чашек.

— Ты не хочешь, чтобы я говорила с тобой?

— Нет, почему же, — ответил он, поскольку не хотел ранить ее чувства.

— Гарри, ты хотел знать, кто был тот человек на фотографии. Ну вот… я достала книгу.

Она с застенчивым видом положила книгу ему на колени, новенький экземпляр «Жизни и лжи Альбуса Дамблдора».

— Где… как?..

— Она была в гостиной Батильды, просто лежала… вот эта записка торчала сверху.

Гермиона вслух прочла несколько строк остренького почерка, написанных зелеными чернилами.

Я думаю, ее доставили, когда настоящая Батильда была еще жива, но может, она была уже неспособна ее прочесть?

— Да, наверно, уже была неспособна…

Гарри глянул сверху вниз на лицо Дамблдора и испытал приступ злобной радости: сейчас он узнает все то, что Дамблдор не счел нужным ему рассказать — хотел того Дамблдор или нет.

— Ты все еще злишься на меня, да? — спросила Гермиона; подняв взгляд, он увидел новые слезы, вытекающие из ее глаз, и понял, что его гнев был написан у него на лице.

— Нет, — тихо ответил он. — Нет, Гермиона. Я знаю, что это был несчастный случай. Ты пыталась вытащить нас оттуда живыми, и ты была просто потрясающа. Я был бы уже мертв, если б ты не оказалась там и не помогла мне.

Он попытался улыбнуться в ответ на ее мокрую улыбку, после чего вновь вернул свое внимание книге. Ее корешок был очень твердым; несомненно, книгу раньше не открывали. Он пробежался по страницам в поисках фотографий. На ту, которую он искал, он наткнулся сразу же — на фотографию юного Дамблдора и его красивого спутника, хохочущих во все горло над какой-то давно забытой шуткой. Гарри кинул взгляд на