паузу, но мысли его были далеки от темы разговора. Впервые с того времени, как он узнал, что меч в Гринготтсе поддельный, он был взбудоражен.
Он пойдет домой, он вернется туда, где жила его семья. Если бы не Волдеморт, именно в Годриковой Лощине он бы вырос и проводил все каникулы. Он мог бы приглашать к себе друзей… у него даже могли бы быть братья и сестры… и торт к его семнадцатилетию испекла бы его родная мать. Никогда раньше жизнь, которой Гарри лишился, не представлялась ему столь явственно, как в эти минуты, когда он знал, что в ближайшее время навестит то место, где эту жизнь у него отобрали. Когда Гермиона ушла спать, он тихо вытащил свой рюкзак из ее бисерной сумочки, а из рюкзака достал фотоальбом, который когда-то, столько лет назад, подарил ему Хагрид. Впервые за многие месяцы он листал старые фотографии своих родителей, улыбающихся и машущих ему со снимков, — все, что у него от них теперь осталось.
Гарри с радостью отправился бы в Годрикову Лощину уже на следующий день, но у Гермионы было иное мнение. Столь же убежденная, как и раньше, что Волдеморт ожидает возвращения Гарри к месту гибели его родителей, она решительно настаивала, что они отправятся лишь обеспечив себя наилучшей возможной маскировкой. Так что прошла целая неделя — в течение которой они незаметно добыли волосы ничего не подозревавших муглей, делавших рождественские покупки, и отточили свои навыки Аппарирования и Дезаппарирования вдвоем под плащом-невидимкой — до того момента, когда Гермиона наконец согласилась отправиться в путь.
Аппарировать в деревню Гарри с Гермионой должны были под покровом темноты, так что они дождались сумерек, чтобы, наконец, принять Многосущное зелье и превратиться (Гарри — в плешивого мугля средних лет, Гермиона — в его маленькую незаметную жену). Бисерную сумочку со всеми их вещами (за исключением Хоркрукса, который был у Гарри на шее) Гермиона засунула во внутренний карман своего пальто и застегнулась на все пуговицы. Гарри накинул на них обоих плащ-невидимку, после чего они в который раз ввинтились в удушающую темноту.
С сердцем, колотящимся где-то в районе глотки, Гарри открыл глаза. Они стояли, рука в руке, на заснеженной улочке под темно-синим небом, в котором уже слабо мерцали первые звезды. По обе стороны от узкой дороги стояли коттеджи, из их окон подмигивали рождественские украшения. Немного впереди располагалась освещенная уличными фонарями центральная площадь деревни.
— Проклятый снег! — прошептала под плащом Гермиона. — Почему мы не подумали о снеге? После всех наших мер предосторожности — мы будем оставлять следы! Нам придется от них избавляться — ты иди первым, я займусь…
Гарри не хотелось входить в деревню, изображая комическую лошадь, в попытках одновременно оставаться невидимыми и магически уничтожать свои следы.
— Давай снимем плащ, — предложил Гарри и, когда она испуганно взглянула на него, добавил. — Ох, да ладно тебе, мы совершенно непохожи на нас, а вокруг никого нет.
Он засунул плащ себе под куртку, и они смогли без каких-либо помех двигаться вперед. Ледяной ветер впивался им в лицо, пока они проходили мимо коттеджей; любой из них мог быть тем самым, где когда-то жили Джеймс и Лили, или где в настоящее время жила Батильда. Гарри глазел на парадные двери, на заваленные снегом крыши и крыльца, размышляя, не мог ли он помнить какой-либо из этих домов, сознавая в глубине души, что это невозможно, что ему был всего лишь год, когда он покинул это место навсегда. Он даже не был уверен, что вообще сможет увидеть этот дом — он не знал, что происходит, когда умирают те, кто защищен чарами Фиделиус. Тут улочка, по которой они шли, слегка изогнулась влево, и перед ними открылась маленькая площадь — сердце деревни.
В центре, освещенный со всех сторон разноцветными огнями, стоял, как им показалось, военный памятник, частично заслоненный качающимися под ветром ветвями елки. Вокруг располагались несколько магазинов, почтовое отделение, бар и маленькая церковь, витражи в окнах которой сверкали подобно драгоценным камням.
Снег здесь был хорошо утоптан: люди ходили по нему весь день, и он стал твердым и скользким. Жители деревни сновали туда-сюда, на короткое время оказываясь под светом уличных фонарей и снова пропадая в темноте. До них донесся обрывок смеха и поп-музыки, когда открылась и вновь закрылась дверь бара. Затем они услышали, как в церквушке завели рождественский гимн.
— Гарри, я думаю, сегодня Сочельник! — воскликнула Гермиона.
— Думаешь?
Он потерял счет времени; газеты им не попадались уже несколько недель.
— Наверняка Сочельник, — кивнула Гермиона, не отрывая взгляда от церкви. — Они… они должны быть там, да? Твои мама и папа? Я вижу кладбище за церковью.
Гарри ощутил приступ чего-то большего, чем просто возбуждение, чего-то более близкого к страху. Теперь, когда он был так близко, он не был уверен, хочет ли он вообще это видеть. Вероятно, Гермиона знала, что чувствует Гарри, поскольку она взяла его за руку и впервые за все время взяла на себя лидерство, потащив его за собой. Однако, дойдя до середины площади, она остановилась как вкопанная.
— Гарри, смотри!
Она показывала на военный памятник. Когда они проходили мимо него, он преобразился. Вместо обелиска с выбитыми на нем именами там была скульптура трех человек: мужчины со встрепанными волосами и в очках, длинноволосой женщины с красивым и добрым лицом и младенца, лежащего на руках у матери. Снег лежал на их головах наподобие пушистых белых шапок.
Гарри подошел поближе, вглядываясь в лица своих родителей. Он никогда не думал, что им поставили памятник… как странно было видеть самого себя увековеченным в камне, счастливого ребенка без шрама на лбу…
— Пошли, — сказал Гарри, насмотревшись вдоволь, и он с Гермионой снова направились в сторону церкви. Когда они пересекли улицу, он оглянулся; статуя снова превратилась в военный памятник.
Звуки пения усиливались по мере того, как они приближались к церкви. Гаррино горло сжалось, эти звуки так сильно напомнили ему о Хогвартсе, о Пивзе, распевающем неприличные версии гимнов внутри доспехов, о двенадцати новогодних елках в Большом Зале, о Дамблдоре в чепчике, который ему достался из хлопушки, о Роне в свитере домашней вязки…
Вход на кладбище был через маленькую калитку. Гермиона приоткрыла ее так тихо, как только смогла, и они просочились внутрь. По обе стороны от скользкой тропинки, ведущей к дверям церкви, снег лежал толстым нетронутым слоем. Гарри и Гермиона двинулись сквозь снег, оставляя позади себя глубокие траншеи; они шли в обход здания, держась в тенях под сверкающими окнами.
Позади церкви она увидели ряды и ряды заснеженных надгробий, торчащих из-под бледно-голубого одеяла, испещренного яркими пятнами красного, желтого и зеленого в тех местах, где на снег падал свет, прошедший через витражи. Крепко сжимая рукой свою волшебную палочку в кармане куртки, Гарри направился к ближайшей могиле.
— Глянь сюда, это Эббот, возможно, какой-то дальний родственник Ханны!
— Потише говори! — умоляюще прошептала Гермиона.
Они все больше уходили в глубь кладбища, оставляя дырочки следов в снегу, наклоняясь, чтобы разобрать слова на древних надгробиях, и поминутно бросая взгляды в окружающую тьму, чтобы быть абсолютно уверенными, что их никто не сопровождает.
— Гарри, смотри!
Гермиона была от него в двух рядах надгробий; Гарри пришлось пробираться к ней, в то время как его сердце, казалось, было готово выскочить из груди.
— Это?..
— Нет, но смотри!
Она указала на темный камень. Гарри наклонился и увидел на замерзшем, усыпанном лишайниками граните, слова «
Стало быть, Рита Скитер и Мериел кое-что говорили верно. Семья Дамблдора действительно жила здесь, и некоторые из них здесь умерли.
Видеть эту могилу было хуже, чем слышать о ней. Гарри не мог удержаться от мыслей, что и он, и
