когда они оказывались вместе.

«А что если Дамблдор хотел, чтобы мы разобрались с этим символом на камне вовремя и успели бы забрать палочку?», «А что если выяснение того, что это за символ, означало, что ты стал «достоин» овладеть Реликвиями?», «Гарри, если это действительно Старшая палочка, то как, черт побери, мы сможем прикончить Сам-Знаешь-Кого?»

Ответов у Гарри не было; случались моменты, когда он дивился, не было ли чистым безумием не пытаться предотвратить проникновение Волдеморта в гробницу. Он даже не мог убедительно объяснить, почему он принял такое решение: всякий раз, когда он пытался восстановить в памяти внутренние аргументы, приведшие к этому решению, они казались ему все более и более слабыми.

Как ни странно, поддержка Гермионы заставляла его чувствовать себя не менее обескураженным, чем скепсис Рона. Вынужденная теперь признать, что Старшая палочка существует, она непрестанно повторяла, что эта палочка злая и что способ, которым Волдеморт ее заполучил, совершенно отталкивающий, и даже рассматривать его было нельзя.

— Ты никогда бы не смог так сделать, Гарри, — снова и снова говорила она. — Ты не смог бы вломиться в могилу Дамблдора.

Но мысль о мертвом Дамблдоре пугала Гарри гораздо меньше, чем вероятность того, что он мог неправильно понять намерения живого Дамблдора. Ему казалось, что он по-прежнему шарит наугад в темноте; он выбрал свой путь, но постоянно оглядывался назад, размышляя, не ошибся ли он с прочтением знаков, не следовало ли ему идти другой дорогой. Время от времени на него вновь накатывал гнев в отношении Дамблдора, столь же сильно, как волны, разбивающиеся о скалу под коттеджем — за то, что Дамблдор не объяснил ему, прежде чем погиб.

— Но мертв ли он на самом деле? — спросил Рон через три дня после их прибытия в коттедж. Гарри стоял у стены, отделявшей сад от скалы, и смотрел наружу, когда Рон с Гермионой нашли его; хотел бы он, чтобы этого не произошло — он совершенно не желал присоединяться к их спорам.

— Да, Рон, он мертв, и пожалуйста, не начинай все снова!

— Посмотри в лицо фактам, Гермиона, — произнес Рон через голову Гарри, продолжавшего смотреть в горизонт. — Серебряная оленуха. Меч. Глаз, который Гарри увидел в зеркале…

— Гарри сам признает, что глаз ему мог показаться! Правда, Гарри?

— Мог, — ответил Гарри, не глядя на нее.

— Но ты так не думаешь, правда? — спросил Рон.

— Нет, не думаю.

— Ну вот! — быстро сказал Рон, прежде чем Гермиона смогла продолжить. — Если это был не Дамблдор, объясни, откуда Добби знал, что мы были в погребе, Гермиона?

— Я не могу… а ты можешь объяснить, как Дамблдор послал его к нам, если он лежит в гробнице в Хогвартсе?

— Не знаю, может, это его призрак!

— Дамблдор бы не вернулся в виде призрака, — произнес Гарри. Сейчас немного оставалось такого, в чем он был уверен относительно Дамблдора, но уж это-то он знал. — Он бы продолжил идти.

— В каком смысле «продолжил идти»? — переспросил Рон, но, прежде чем Гарри смог ответить, голос за их спинами произнес: «‘Арри?»

Флер вышла из коттеджа; ее длинные серебряные волосы развевались на ветру.

– ‘Арри, Грип’ук хочет с тобой поговорьить. Он в самой маленькой спальне, он говорьит, что не хочьет, чтоби вас подслюшали.

Очевидно было, что ей не нравилось, что гоблин посылает ее передавать сообщения: обратно она шла с очень раздраженным видом.

Грипхук ждал их, как и сказала Флер, в самой маленькой из трех спален коттеджа, где ночью спали Гермиона и Луна. Он закрыл светлое, покрытое облаками небо красными хлопчатобумажными занавесками, что придало комнате огнистое сияние, странно смотрящееся по сравнению с остальной частью светлого, чистого коттеджа.

— Я принял решение, Гарри Поттер, — заявил гоблин, сидевший, скрестив ноги, в низком кресле и барабанивший своими длинными тонкими пальцами по его ручкам. — Хотя гоблины Гринготтса сочтут это предательством самих основ, я все-таки решил помочь вам…

— Это здорово! — чувство облегчения омыло все тело Гарри. — Грипхук, спасибо, мы очень…

— …но, — твердо продолжил гоблин, — за плату.

Несколько захваченный врасплох, Гарри помедлил.

— Сколько вам нужно? У меня есть золото.

— Не золото, — ответил Грипхук. — Золото у меня есть.

Его черные глаза сверкнули; глаза были без белков.

— Я хочу меч. Меч Годрика Гриффиндора.

Гаррино сердце рухнуло.

— Вы не можете этого получить, — сказал он. — Мне жаль.

— В таком случае, — мягко проговорил гоблин, — у нас проблема.

— Мы можем дать вам что-нибудь еще, — с энтузиазмом предложил Рон. — Держу пари, у Лестренжей там много всего, вы сможете взять что захотите, как только мы войдем в хранилище.

Это была ошибка. Грипхук залился краской гнева.

— Я не вор, парень! Я не пытаюсь завладеть сокровищами, на которые я не имею права!

— Но этот меч наш…

— Не ваш, — ответил гоблин.

— Мы гриффиндоры, а он принадлежал Годрику Гриффиндору…

— А прежде чем он принадлежал Гриффиндору, чей он был? — требовательно спросил гоблин, выпрямляясь в кресле.

— Ничей, — ответил Рон. — Он же был сделан для него, разве не так?

— Нет! — крикнул гоблин, показывая длинным пальцем на Рона; он аж ощетинился от гнева. — Снова высокомерие волшебников! Этот меч принадлежал Рагнуку Первому, у которого его отобрал Годрик Гриффиндор! Это утерянное сокровище, шедевр гоблинской работы! Он принадлежит гоблинам! Этот меч — цена моих услуг, либо вы ее принимаете, либо уходите!

Грипхук сердито смотрел на них. Гарри глянул на своих спутников, затем сказал:

— Нам надо это обсудить, Грипхук, если вы не возражаете. Вы можете подождать несколько минут?

Гоблин с кислым видом кивнул.

Внизу, в пустой гостиной, Гарри подошел к камину, нахмурив брови, пытаясь придумать, что делать. За его спиной Рон произнес:

— Он просто издевается. Мы не можем отдать ему этот меч.

— Это правда? — спросил Гарри у Гермионы. — Меч был украден Гриффиндором?

— Я не знаю, — уныло ответила она. — Волшебная история часто обходит случаи, когда волшебники что-то не то делали другим магическим расам, но ни один источник, о которых я знаю, не говорит, что Гриффиндор украл меч.

— Это просто одна из гоблинских баек, — сказал Рон, — о том, как волшебники всегда пытаются их обидеть. Думаю, мы еще радоваться должны нашему везению, что он не потребовал одну из наших волшебных палочек.

— У гоблинов есть причины не любить волшебников, Рон, — ответила Гермиона. — В прошлом с ними очень жестоко обращались.

— Ну и гоблины не то чтоб белые пушистые кролики, а? Они кучу наших перебили. Они тоже грязно дрались.

— Но споры с Грипхуком о том, чья раса была более бесчестной и жестокой, вряд ли сделают его более сговорчивым в плане помощи нам, верно?

Повисла пауза, во время которой все трое пытались найти способ обойти проблему. Гарри смотрел в окно на могилу Добби. Луна ставила цветы морской лаванды в банку из-под джема, стоящую рядом с