Собрать всё необходимое у него заняло минут десять. Наконец он отыскал под кроватью плащ- невидимку, завинтил банку с чернилами, меняющими цвет, сунул в чемодан котелок и защёлкнул крышку (из-за котелка это еле удалось). Потом, волоча сундук одной рукой и держа в другой клетку с Хедвиг, он спустился вниз.

Гарри был разочарован тем, что Дамблдор не поджидал его в холле; значит, он вернулся в гостиную.

Никто не разговаривал. Хотя Дамблдор тихонько, с самым непринуждённым видом, напевал что-то, атмосфера была густой, как холодное желе, и Гарри не посмел даже взглянуть на Десли, когда сказал:

— Профессор — я готов.

— Хорошо, — сказал Дамблдор. — Осталась одна вещь. — Он повернулся, чтобы ещё раз заговорить с Десли.

— Вам, без сомнения, следует знать, что Гарри в этом году станет совершеннолетним…

— Нет, — сказала тетя Петуния, — первый раз заговорившая со времени приезда Дамблдора.

— Извините? — вежливо сказал Дамблдор.

— Нет, не станет. Он на месяц младше, чем Дадли, а Дадюле исполнится восемнадцать только в следующем году.

— А…, - улыбнулся Дамблдор, — только у нас, в мире волшебников, совершеннолетними становятся в семнадцать.

Дядя Вернон пробормотал: «Бред», но Дамблдор проигнорировал его.

— Сейчас, как вы уже знаете, волшебник, именуемый Лорд Волдеморт, вернулся в нашу страну. Волшебный мир — в состоянии войны. Гарри, которого Лорд Волдеморт уже несколько раз пытался убить, сейчас в ещё большей опасности, чем даже в тот день, пятнадцать лет назад, когда я оставил его на вашем пороге, с письмом, в котором я сообщал о гибели его родителей и выражал надежду, что вы о нём позаботитесь, как о родном сыне.

Дамблдор остановился, и, хотя его голос звучал легко и спокойно, без следа злобы, Гарри почувствовал какой-то исходящий от него холод, и заметил, что Десли прижались друг к другу.

— Вы не послушали моей просьбы. Вы никогда не заботились о Гарри так, как о сыне. Он не знал ничего, кроме пренебрежения и — порой — жестокости. Лучшее, что я могу сказать вам, так это то, что вы не причинили ему такого же вреда, как этому неудачливому мальчику, что сидит между вами.

Инстинктивно тетя Петуния и дядя Вернон осмотрелись, надеясь увидеть ещё кого-то, кроме зажатого между ними Дадли.

— Мы… плохо обращались с Дадликом? Что вы…? — яростно начал дядя Вернон, но Дамблдор поднял вверх свой палец, прося тишины.

— Магия, которую я призвал пятнадцать лет назад, давала Гарри могучую защиту, пока он называет это место «домом». Пусть он был здесь несчастным, нежеланным, пусть вы плохо обращались с ним, но вы, хотя бы, дали ему приют. Эта магия перестанет действовать в тот момент, как Гарри исполниться семнадцать; другими словами, в момент, когда он станет мужчиной. Я прошу только одного: чтобы вы разрешили Гарри ещё раз вернуться в этот дом, перед его семнадцатым днём рождения, чтобы защита над Гарри не развеялась раньше времени.

Никто из Десли ничего не сказал. Дадли слегка хмурился, словно пытался разобраться, когда это ему испели навредить. Дядя Вернон выглядел так, словно у него что-то застряло в горле, а тетя Петуния, странным образом, залилась краской.

— Ну, Гарри… нам пора в путь, — сказал Дамблдор наконец, вставая и расправляя свой длинный чёрный плащ. — До встречи, — сказал он Десли, чей вид ясно показывал — этой встречи они готовы ждать до скончания веков, только бы она не наступила. Надев свою шляпу, волшебник вышел из комнаты.

— Пока, — торопливо сказал Гарри, и поспешил за Дамблдором, но тот задержался возле чемодана с водружённой на него клеткой Хедвиг.

— Полагаю, этот груз нам сейчас нежелателен, — сказал Дамблдор, снова доставая свою палочку. — Я отошлю вещи, пусть подождут тебя в Норе. Но я бы хотел, чтобы ты достал свой плащ-невидимку… на всякий случай.

С некоторыми трудностями Гарри вытащил плащ из чемодана, стараясь не показывать Дамблдору царивший там беспорядок. Когда он втиснул плащ во внутренний карман своей куртки, Дамблдор взмахнул палочкой, и чемодан, клетка и Хедвиг исчезли. Дамблдор взмахнул палочкой ещё раз, и входная дверь отворилась в холодную, туманную тьму.

— А сейчас, Гарри, давай провернём этой ночью одно маленькое приключеньице.

Н адо отметить, что несмотря на то, что последние несколько дней Гарри провёл, думая лишь о прибытии Дамблдора и отчаянно надеясь, что тот явится его забрать, сейчас, когда они вместе шли по Бирючинному проезду, чувствовал себя он очень неловко. До этого он никогда не общался с директором вне стен Хогвартса, и обычно их разделял письменный стол. Воспоминание об их последнем разговоре лицом к лицу также не давало покоя Гарри, а лишь усиливало чувство неловкости: он тогда вволю поорал, не говоря уже о том, что постарался расколотить побольше из ценного имущества Дамблдора.

Дамблдор, однако же, держал себя совершенно непринужденно.

— Держи свою палочку наготове, Гарри, — посоветовал он с улыбкой.

— Но, сэр, я думал, что мне не разрешено колдовать вне стен школы.

— Если на нас нападут, — сказал Дамблдор, — я разрешаю тебе использовать любые контрзаклятия и заклинания, которые только придут в голову. Хотя, я не думаю, что сегодняшней ночью нам стоит беспокоиться насчёт чьих-то нападений.

— Но почему, сэр?

— Ты — со мной, — просто ответил Дамблдор.

— Вот, Гарри, пожалуй, здесь. — Дамблдор внезапно остановился в конце Бирючинного проезда. — Ты, конечно же, ещё не сдавал тест на телепортацию?

— Не-а, — ответил Гарри. — Ведь для этого мне должно быть семнадцать?

— Правильно, — сказал Дамблдор. — Так что тебе придется крепко держаться за мою руку. Желательно левую — поскольку, я думаю, ты заметил, что моя правая, рабочая, так сказать, сейчас не совсем в порядке.

Гарри сжал протянутую Дамблдором руку.

— Отлично, — сказал Дамблдор. — В путь.

Гарри почувствовал, как рука Дамблдора рванулась куда-то, и ещё сильнее в неё вцепился; и в следующий миг всё вокруг потемнело. Его как будто крепко сжали сразу со всех сторон, он не мог дышать, вокруг его груди — словно железные обручи, глаза впихивает вовнутрь головы, барабанные перепонки тоже словно запихивают в череп, а затем…

Затем лёгкие Гарри наполнил холодный ночной воздух, и он открыл слезящиеся глаза. Ему показалось, что его протащили сквозь очень тесную резиновую трубу. Прошло несколько секунд, прежде чем он понял, что Бирючинный проезд исчез, и они с Дамблдором стоят на чём-то вроде пустынной деревенской площади, посредине которой старый военный мемориал и несколько скамеек. Пытаясь понять, что же такое он чувствует, Гарри сообразил, что только что телепортировался, первый раз в своей жизни.

— Всё нормально? — заботливо спросил Дамблдор. — К этому делу привыкнуть надо.

— Да, всё хорошо, — сказал Гарри, растирая уши, которые, видимо, были недовольны, что покинули Бирючинный проезд. — Но, по мне, мётлы лучше…

Дамблдор улыбнулся, ослабил воротник своего плаща и сказал:

— Нам сюда.

Он пошел широкими шагами; они миновали запертый кабачок и несколько домишек. Как показывали часы на церкви неподалеку, была почти полночь.

— А вот скажи мне, Гарри, — сказал Дамблдор. — Твой шрам… он продолжает иногда болеть?