все-таки предложил ему сесть. Подобную тактику турки иногда применяли по отношению к обвиняемым, чтобы расположить их к признаниям. К тому же Соколов был домашним врачом бея, и старик его любил.
Доктор внимательно осмотрелся и с удивлением увидел на диване свою куртку, ту самую, которую он подарил Краличу. Это сразу пролило свет на все его недоумения.
—
Скажи, доктор, это твоя куртка? — спросил бей. Соколов не хотел да и не мог отрицать этого и ответил
утвердительно.
—
А почему она не у тебя?
—
Я вчера подарил ее одному бедняку.
—
Где же это было?
—
На Хаджи-Шадовой улице.
—
В котором часу?
—
В два часа по турецкому времени.
—
Ты знаком с этим человеком?
—
Нет, но мне стало жаль его. Он был в лохмотьях.
—
Как врет, несчастный! — проговорил Нечо презрительно.
—
Чего ты хочешь, Нечо? — прошептал его сосед. — Утопающий хватается и за соломинку.
Бей лукаво усмехнулся — мол, стреляного воробья на мякине не проведешь. Он не сомневался, что куртка была снята с плеч самого доктора. Так показывали и стражники.
—
Кириак-эфенди, подай то, что нашли в куртке… А это тебе знакомо?
Доктору предъявили номер газеты «Независимость»[27] и печатную крамольную листовку. Он сказал, что никогда их не видел.
—
Кто же положил их тебе в карман?
—
Я уже вам сказал, что подарил свою куртку незнакомому человеку; может, это он их туда положил.
Бей опять усмехнулся. Доктор почувствовал, что дело принимает плохой оборот: его обвиняли по меньшей мере в сношениях с бунтовщиками.
Так вот кто он такой, этот вчерашний незнакомец! Если бы доктор узнал это вовремя, он спас бы от беды и его и себя.
—
Позовите раненого Османа! — приказал бей.
Вошел полицейский, рука которого была забинтована выше локтя. Это был тот, что сорвал куртку с плеч Кралича, и в этот момент в него попала пуля, пущенная другим полицейским. Но Осман — то ли по ошибке, то ли по злому умыслу — утверждал, что его ранил бежавший мятежник.
Осман подошел к доктору.
—
Это он и есть, эфенди, — проговорил он.
—
Ты с него сорвал куртку? Узнаешь его?
—
Он в меня и пулю пустил на Петканчовой улице. Доктор смотрел на полицейского, ошеломленный. Тяжкое
да к тому же и ложное обвинение вызвало в нем бурю негодования.
—
Полицейский врет без зазрения совести! — крикнул он.
—
Выйди, Осман-ага!.. Ну, как, — снова обратился к Соколову бей, и лицо его стало серьезным, — ты отрицаешь все это?
—
Ложь и клевета! Я никогда не ношу револьвера, а по Петканчовой улице вчера даже и не проходил.
Онбаши поднес к свече и осмотрел револьвер, взятый во время ареста доктора с его стола, и проговорил многозначительным тоном:
—
Четыре пули… а пятую он выпустил.
Бей столь же многозначительно кивнул головой.
—
Ошибаетесь! Вчера вечером я не брал с собой револьвера.
—
А где ты был вчера вечером, когда все это произошло, — часа в три по турецкому времени?
Для Соколова этот неожиданный вопрос прозвучал как гром среди ясного неба. Доктор густо покраснел от смущения, но ответил уверенным тоном:
—
В три часа я был у Марко Иванова — у него ребенок болен.
—
Ты пришел к чорбаджи Марко в четыре часа без малого; мы тогда только что вышли от него, — возразил онбаши, встретившийся с доктором у дома Марко.
Доктор молчал, подавленный. Обстоятельства сложились против него. Он чувствовал, что запутывается.
—
Лучше ответь нам чистосердечно: где ты был после того, как отдал свою куртку на Хаджи-Шадовой улице, и перед тем, как зашел к чорбаджи Марко? — спросил бей.
Прямой вопрос требовал столь же прямого ответа. Но доктор Соколов молчал. Он не умел скрывать своих чувств, и мучительная внутренняя борьба исказила его черты.
Это смущение, это молчание были красноречивее исповеди. Они дополнили улики, собранные против него. Бей не сомневался в виновности доктора, но все-таки спросил его еще раз:
—
Скажи, где ты был в это время?
—
Не могу сказать, — тихо, но решительно ответил доктор. Этот ответ поразил всех присутствующих. Нечо, советник,
иронически подмигнул Стефчову, как бы желая сказать: «Попался в ловушку, несчастный!»
—
Отвечай! Где ты был тогда?
— Этого
я никак не могу сказать… Это тайна, и моя совесть — и лекарская и просто человеческая — не позволяет мне открыть ее. Но на Петканчовой улице я не был!
Вы читаете Под игом
