– Сережку? – подхватила она, вынимая из холодильника снедь. – Это курчавый такой, весельчак? – Она вспомнила, как он заезжал к «ним» выпить чаю.

– Да, это был такой курчавый весельчак. Сейчас он уже не веселится, хотя по-прежнему курчав. Сейчас он либо еще лежит на Волховской в своей машине, либо уже в морге. – Дотянувшись до ломтя хлеба, лежащего на тарелке, он зубами оттяпал полкуска. – Его машину обстреляли… какие-то мерзавцы… Если тебя это хоть немного успокоит… то на момент обстрела… в машине сидел еще и я. Просто так получилось, что гнались за мной, а мертв не я… Налей хоть чаю, что ли.

Дрогнувшей рукой она сняла свои очки, и глаза ее сразу стали маленькими и дикими.

– Как… За что его убили?

«Не надо было мне к ней приходить, – решительно подумал Сашка, – она действительно начиталась своих Коллинзов и Сенкевичей. Дура. За что его убили – спрашивает она меня, после того как я рассказал ей о том, что за мной охотятся. Хотя беллетристическая каша в ее голове, вообще-то, большой плюс. Если явятся менты, она скажет, что я приходил к ней, потому что я прихожу к ней всегда, и скоро мы собираемся пожениться».

– Таня, – чувствуя, что пауза затягивается, сказал он, – ты не будешь против, если я поживу у тебя несколько дней? – Хотел сказать недель, но не решился придать своей неуязвимости столь решительный вид.

Будет ли она против?! Жаль только, что для этого кому-то пришлось умереть.

Особых иллюзий относительно недогадливости местных сыщиков Сашка не питал. Убийство на Волховской уже второе, и ментам ничего не стоит две истории, где участвуют таксисты единственного в городе парка, увязать в одну. Стрельба не только не ослабит к нему внимания ни с одной из сторон, но и, наоборот, усилит. Искать будут так, словно от этого зависит будущее города.

Вот узнать бы только, что это за стрелки ворошиловские на «мерине». Явно не местные, потому как в противном случае это должен был быть либо мэр Коноплянников, который сам себя боится, либо местный коммерсант Чертилов, либо зять председателя районного суда.

Конечно, это последствия того, что он посетил квартиру на Столетова. Но вот вопрос – откуда этим стрелкам известно, что посетил он, а не, скажем, дядя Гена Шельмин, который тоже ездит на такси?

Додумав последнюю мысль, Сашка почувствовал, как у него похолодело лицо. Помимо уже мертвого Кащея об этом адресе знает еще один человек, и этот человек – Шельмин!

Сашка, чтобы мысль выглядела навязчивей и откровенней, спросил себя: откуда стрелкам известно, что клиента до Столетова вез он, а не другой таксист того же парка?

Фискальный чек из кассовой машины такси.

Вот причина всех Сашкиных бед. Вычислить, на какой машине установлена касса, номер которой запечатлен на чеке, никакого труда не составляет. Главное, чтобы этот чек был! И если сейчас его по городу не менты гоняют, а братва, тогда получается, что первыми у мертвеца оказались они, а не следствие. Они и чек нашли, и в парке разведку провели, и в налоговой побывали, проконсультировались.

Но в тот момент, когда братва загоняет его в городские тупики, плохо ориентируясь на местности, в квартире его дежурят менты. Даже смешно как-то об этом говорить, но такое впечатление, что они действуют заодно. И номер на «Волге» не холмский, явно столичный. Словом, лучшим представителям преступного мира (лучшим – в смысле самым отмороженным) и правоохранительным органам (достаточно серьезным, чтобы разъезжать на «Волгах» с федеральными номерами) не терпится познакомиться со скромным таксистом Сашей Пикулиным.

И тем и другим, по-видимому, позарез нужен кирпич, который таскал с собой пьяненький богатенький клиент.

Хотя не кирпич, конечно… Глупость это все. Если думать головой, а не задницей, то нетрудно уяснить для себя простую картину произошедшего. Чуть-чуть фантазии, реализма и знания русской натуры, не умеющей пить, но пьющей, как последний раз в жизни. Выглядит история, скорее всего, так.

Ехал из Москвы (Питера, Екатеринбурга, Воронежа, Новосибирска) дядя с конкретным поручением и конкретным содержимым в кейсе. По пути дядя расслабился, хлебнул лишнего, и его понесло. Таких вокзальная братва просчитывает быстро. Сидел Санька с одним таким артистом, Зиной. Звали Зиновием, а проще – Зина. И не нужно тратить время на поиск погоняла. Зина вырос среди цыган и много про них же рассказывал. Как Маугли вынес из джунглей звериные повадки, так и Зина, отбившись от табора, многому научился у тех, кто его воспитал и обогрел. Взяли Зину, конечно, на вокзале, и зэки вначале не верили, что взяли за мошенничество в таком виде, которое вменялось новому зэку. В приговоре часто упоминалось о каком-то «нейролингвистическом программировании», и зэки вначале думали, что Зина спалился на компьютерных делах. Знали таких, которые садятся за компьютер.

Однако оказалось, что Зина – обыкновенный кидала, способный разводить лохов, вводя их в транс. Поскольку ему не верили, Зина тут же продемонстрировал свои способности на отряднике.

«Я тебе вот что скажу, гражданин начальник, – говорил ему Зина, чувствуя на спине взгляды наблюдающих за сценой зэков, – завтра и послезавтра никому не ОТДАВАЙ ничего из дома. Поверь МНЕ, я знаю, что говорю. ВСЕ, кто придет завтра в твой дом, желают тебе неприятностей, а потому спрячь подальше все, чем дорожишь: деньги, СИГАРЕТЫ, аппаратуру».

Говорил, и на каждом слове, которое произносил с наибольшим акцентом, прикасался к руке отрядника. И тут случилось чудо, при виде которого зэки долго не могли прийти в себя. Отрядник вынул из кармана пачку сигарет и отдал Зине. После этого буркнул, мол, не опаздывай на построение, и вышел вон.

– Что ж ты, Зина, в душу тебя, на деньги его не развел?! – воскликнул один из «центровых». – На кой нам его «Мальборо»? Он же только что зарплату в кассе получил!..

В общем, с этого дня и всю неделю, до приезда какого-то психолога из Центра судебной психиатрии имени Сербского, Зининому бараку катила такая масть, какая не катила на свободе. «Хозяин» за семь дней чуть не поседел: каждый день в бараке ящики водки, бабы (бабы!!!) и все остальное, что изолированному от общества заключенному противопоказано категорически.

Вот так, наверное, и этого дядю развели. Усадили, обогрели, содержимое вынули, кирпичик положили. Это Сашка зубилом замки ломал, а при вокзалах такие спецы «работают», что на ходу на чемоданах код набирают. Попили за счет заказчика и отвалили. А дядя поехал на Столетова дела доделывать. Вот и доделал. Приехал к людям и без содержимого, и без содержащего. За что тут же получил расчет.

От братвы. Не от милиции же.

А он, Сашка, как дурак, с кирпичом ходил.

– О чем думаешь, родной? – Глаза Таньки полны любви.

– О жизни. Жить хочу.

– Ты здесь в безопасности.

– Ага.

– Ты мне не веришь… – Глаза застилают слезы. – Саша… Я чувствую, что ты мне не все рассказал… – Это не женское любопытство, нет, просто ей нужно знать, что ждать в будущем. – Что ты натворил?

Рассказать? Мотнув головой, словно стряхивая навязчивую глупую идею, он решительно отказывается от этой мысли. Работает жизненное правило, которому он не изменял никогда с тех пор, как вышел. Что она сейчас знает? То, что он бежит от милиции, бежит от бандитов. Что еще? На глазах его убили коллегу из таксопарка. И жизнь его висит на волоске – вот все, что знает она. А остальное можно придумать, и он тут же выкладывает ей историю о трагических ошибках и недоразумениях, преследующих его всю жизнь.

– Ты ждешь кого-то? – вскидывается он из кресла. Этот звонок в дверь был такой внезапный, что глупый вопрос вылетел сам собой. Кого может ждать очкастая девочка, читающая по ночам Мопассана и Байрона?

– Саша… – Танька мечется из угла в угол, прижимая к груди руки, и взгляд ее беспомощен, как у котенка, оказавшегося в ведре. – Саша, это за тобой?!

Выключив в комнате свет, Санька бросился к окну и чуть отодвинул в сторону штору. С тыльной стороны дома, если не считать двоих пацанов, курящих у хоккейной коробки, не было никого.

В дверь уже не звонили. Дверь ломали. И хруст, слышимый в комнате, свидетельствовал о том, что держаться ей на петлях не более минуты.

– Никому не говори обо мне, – в лихорадке яростно шептал Сашка, раздвигая шторы и открывая балконную дверь. – Впрочем, зачем это нужно… Говори, что хочешь!