еще со столькими приметами. Между тем это явилось фактом.
Как явилось фактом и то, что оперативники, направленные к троим указанным Шельминым автовладельцам Холмска, вернулись ни с чем. Все три синих «Мерседеса», один из которых оказался темно- серым, второй темно-зеленым, а третий был действительно темно-синим, стояли в гаражах без признаков недавнего выезда за их пределы. Коноплянников, услышав об отдельном поручении следователя по особо важным делам из Генпрокуратуры, сам повел оперов в подземный гараж своего особняка. С Чертиловым особых проблем тоже не было. Когда услышал про темно-синий «Мерседес», он расслабился и сразу показал свой, темно-зеленый. А вот с зятем председателя Холмского райсуда Георгиеву пришлось повозиться. Зять почему-то запротестовал, решил, что неприкосновенность тестя распространяется и на него, стал проявлять признаки душевного волнения, выражающиеся в попытках звонить главе районного правосудия и требовать «ордер» и адвоката. Когда уверения в том, что ордера выдают только на квартиры, а ему предъявляется постановление на обыск по отдельному поручению следователя, не помогли, Георгиев позвонил Желябину, а тот передал разговор Кряжину. Последний в этой цепи недоразумений, возникших из-за неясного понимания милиционерами роли и места родственников лиц, наделенных статусом неприкосновенности, никого убеждать не стал.
– Номер телефона председателя суда и его имя, – потребовал он у майора и, когда тот полистал записную книжку и советник получил все, что хотел, приложил трубку к уху. – Корней Леонидович? С вами разговаривает старший следователь Генпрокуратуры России Кряжин… Кряжин, Кряжин, да… Тот самый… Дело не о семи, а о шести миллиардах «Нефтьпрома»… Сидят, а что им еще делать? Для кого, собственно, это показывалось по телевизору – «Заплати налоги и спи спокойно»? Вы видели, кто являлся инициатором показа видеоролика? Налоговая полиция России. Ну, и что, что такой больше нет? Статья-то есть. Нет, я не из Москвы. Я из Холмска и вот по какому поводу…
«Мерседес» оказался темно-синим (причина смутных переживаний зятя), но без двигателя, который представители «Мерседеса» в Москве вывезли туда для капитального ремонта.
– Забери его в ГУВД, – сказал Георгиеву про успокоившегося зятя Кряжин. – Откатай пальцы, познакомься поближе. Чтобы в следующий раз узнавал через «глазок» в лицо.
Зять на это не возразил. Тесть велел ему прижать жопу и не быковать.
Подъехали к дому, который на отдаленной от центра города улице Кропоткина был действительно единственным красным.
Уже почти поднявшись до лифта, Кряжин вдруг остановился, и в спину его, не ожидая такого маневра, ткнулся Сидельников.
– Мне показалось или я не ошибся?
– Что? – глядя в глаза советника, в которых зажегся маленький огонек, уточнил Желябин.
– Машина, которая стоит с торца дома, – это темно-синий «Мерседес» с молдингами на кузове и черной решеткой радиатора?
Круто развернувшись, Сидельников в несколько прыжков достиг входной двери, распахнул ее, и в подъезд проник едва различимый шумок взревевшего невдалеке автомобильного двигателя.
– Черт!.. – вырвалось у Желябина, и он принялся лихорадочно искать по карманам телефон. Найдя, стал кричать в него о «перехвате», ориентировать собеседника на местности, но Кряжин вникать в подробности не стал. Уже через несколько секунд они были на третьем этаже, у того места, где должна была быть дверь восьмой квартиры…
Любовь… У Сашки она всегда стояла на последнем месте. Девчонок принимал, конечно. Некоторые даже задерживались, и бывало, что на неделю. Но вот той, которая могла бы раз – и навсегда… Такая до сих пор на его пути не встретилась. Еще в далекой юности, в автостроительном техникуме, он с однокашниками был на какой-то дискотеке и познакомился с девчушкой старше его на два года. До армии они встретились дважды, после армии еще пяток раз, а вот когда Сашка устроился в таксопарк и стал зашибать хорошую деньгу, Танька забылась. У той деньги никогда не стояли на передовых позициях. Она ценила чувства, не отягощенные дензнаками, презирала достаток и жила в мире своих книг, которых, слава богу, хватало с избытком. Библиотека, где она работала старшим библиотекарем, располагалась в центре города, в пяти минутах ходьбы от дома, и это все, что ей было нужно.
Впрочем, нет. Для полного довольства этой жизнью ей был нужен еще и тот, кто понимал бы ее и любил за то, что она любит книги и ценит чувства больше хрустящих купюр.
Но как, имея рост в сто пятьдесят сантиметров, очки и отсутствие каких-либо особенностей, влекущих мужчин с первого взгляда, заинтересовать и влюбить? Это было трудно. В библиотеку приходили то студенты с лицами, требующими ухода с применением противоугревых лосьонов, то грузноватые литераторы (да, да – такие были в Холмске!), сопящие над томиками Гумилева, как над тарелкой с кашей, то мнительные мужчины, на мужчин непохожие, то школьники, озадаченные социальными проблемами в «Войне и мире».
Сашка вновь всплыл перед ней, как подводная лодка, совершающая «прыжок дельфина», в начале декабря. Они встречались восемь раз – она считала, и он обещал прийти к ней встречать вместе Новый год. Она приготовила отбивные, купила вина, зажгла две свечи, Сашка не пришел. Правда, уже под утро позвонил и пьяным голосом сказал, что был вынужден срочно выйти на работу, потому как заболел напарник. Таня хоть и была библиотекарем, в реальном мире жила вполне осознанно и точно знала, что поскольку таксист не врач, не милиционер, не военный и не пожарный, то вызывать его срочно на работу для того, чтобы он в тоске листал журнал на стоянке такси у железнодорожного вокзала, вряд ли есть необходимость. Плакать она не стала. Выпила все вино, съела половину отбивных и два дня… плакала в подушку.
Он пришел пятого.
Потом шестого.
Седьмого.
И двенадцатого, после каждодневных встреч, Танька стала понимать, что ситуация очерчивается вполне определенной линией. Он оставался на ночь изредка, примерно раз в три дня. Смену работал в ночь, потом ночевал дома. Но бывал у нее каждый день, и не было случая, чтобы он, уходя, оставлял ее несчастной или разочарованной. Сегодня она позвонила ему сама, чем несказанно удивила и обрадовала. Сашке некуда было идти, и в суматохе последних часов он совершенно забыл о той, которая приютила бы его с удовольствием и взяла на полный пансион на все время его скитаний.
Таня позвонила, и он отметил, что женщина волнуется. Сегодня она звонила первой, чего не случалось никогда. И он отнес это за счет женского чутья, в существовании которого не раз убеждался. Он даже почти умилился, когда Танька спросила, когда он будет дома. Дома… Вот уж не думал, что когда-нибудь женский голос по телефону будет задавать ему такой вопрос. Когда он будет… После двенадцати он будет. Ночью.
Но приехал в одиннадцать с четвертью.
Он явился, пахнущий пивом, взбудораженный, со странным блеском в глазах.
История, честно рассказанная им (без той части, где присутствовали труп и кейс), Таньку захватила. Он ждал испуга, а увидел азарт.
– Ты с ума сошла? – рассердился он. – Дочиталась?
– Боже мой, Саша, – вдохновенно заговорила она, вселяя в Сашку горестную уверенность в том, что он напрасно распространил опасную для него информацию, – я никогда бы не подумала, что такое возможно здесь, в городке, знаменитом только тем, что в него не ступала нога ни Пушкина, ни царя, ни Наполеона, ни Президента России. – Она заломила в радости руки, давая Сашке почву для подозрения в ее сумасшествии. – У нас только один памятник, не считая Ленина, и он посвящен защитникам Севастополя! Одна мемориальная доска, и – садисту академику Павлову!
– Ты дура! – взревел Сашка. – Меня убить хотят!!
– Ты же не один, – резонно заметила она. – Нас двое.
Сашка чуть не завыл. Она действительно дура, если считает, что ему будет легче, если вместе с ним убьют и ее.
– Ты знаешь, во что я вляпался полчаса назад?
Она не знала.
– Я поймал на Волховской такси, Серегу Кащеева…
