Как будто орудьем Судьбы, свирепея, Подвижник ударил дубиною змея. Тот молвил: «Отшельник, услышь мое слово! Тебе я вреда не нанес никакого, Зачем же пришел ты, о праведник, в ярость? Ты бьешь меня палкой, презрев мою старость!» «О змей, я не внемлю твоей укоризне! Супругу мою, что милее мне жизни, Змея отравила смертельной отравой. Поклялся я клятвою грозной и правой: «Куда ни пойду я, всегда и повсюду Я змей убивать многомерзостных буду». Поэтому я и тебя уничтожу, Убью, разорву непотребную кожу!» Ответствовал змей: «О мудрец знаменитый! Не все мы свирепы, не все ядовиты, Не все мы жестоки и втайне трусливы, Не все мы коварны и алчно кусливы, Не все мы злодействуем, жалим, клевещем, Не все мы в сообществе слиты зловещем! Вот наша порода — людей не кусает И даже порою от яда спасает. Мы многих творений добрее, честнее, О странник, мы только по запаху змеи, Мы обликом схожи, окраскою кожи, — Зато мы душою и сердцем не схожи. Мы связаны с ними названием общим, Но разное любим, по-разному ропщем. Мы связаны с ними несчастьем единым, Но счастьем не схожи со счастьем змеиным. Не схожи по нашим делам и стремленьям, Хоть нас презирают единым презреньем. Иного мы жаждем, иное провидим, И змей мы не меньше, чем вы, ненавидим». Смутился, подумал испуганный Руру: «На жизнь мудреца покусился я сдуру». Сказал он тому необычному змею: «Тебя убивать не желаю, не смею. Но кто ты, кому даровал я прощенье? Ты, может быть, змей, испытал превращенье?» Ответствовал змей: «Был я праведник строгий, Известный под именем Тысяченогий. Но, проклятый брахманом, злом обуянным, Стал змеем неведомым и безымянным». Подвижник спросил: «По какой же причине Ты проклят и ползаешь змеем поныне? Ты в облике этом пребудешь доколе? Ответь мне, причастный страдальческой доле!» Сказал ему змей незлобивой породы: «Был дружен я с брахманом в давние годы.
