От нас он захочет услышать сужденье: Как надобно змей совершить всесожженье? Тогда-то придумаем сотни препятствий. Его мудрецов обвиним в святотатстве. Царю мы свои приведем толкованья, Примеры, и доводы, и основанья, Докажем, что гибель змеиного рода Для мира — несчастье, напасть и невзгода. А если он хитрых речей не оценит, А если сожжения змей не отменит, То мы позовем остроумного змея, Который, как бы о владыке радея, Предстанет как жрец, с ним согласный во взглядах И сведущий в жертвенных сложных обрядах. Войдя к властелину в доверье сначала, Вонзит в Джанамеджаю грозное жало. Когда же царя он смертельно отравит, То змей от погибели страшной избавит». Но добрые змеи тогда возразили Ученым: «О нет, не желаем насилий! Должны мы о деле судить без пристрастья: Не даст нам убийство покоя и счастья. В опору возьмем, если беды нависли, Невинность души, целомудрие мысли! Убийство — ужаснее всех беззаконий. Чем будете жаждать его исступленней, Тем раньше погибнете смертью презренной: В убийстве заложена гибель вселенной!» «Ошиблись равно, — изрекли чародеи, — Ученые змеи и добрые змеи! Мы тучами станем и ливнем зловещим, Как молнии, мы, извиваясь, заблещем. Мы жертвенный пламень водою потушим, Тем самым и замысел царский разрушим». «О братья! — воскликнули змеи-святоши, — Давайте мы вспомним обычай хороший. Чем эти пустые вести разговоры, Пусть ловкие змеи, умелые воры, Похитят и ковш и сосуд для обряда У спящих жрецов. Так возникнет преграда. Возможна, друзья, и другая помеха, Чтоб дело царя не имело успеха. Прикажем бесчисленным двинуться змеям, Народ искусаем и ужас посеем. А то мы вползем в человечьи жилища, И змеями будет испорчена пища. Окажутся в пище моча, испражненья, — Откажется царь от обряда сожженья!» «Мы станем жрецами, — сказали вельможи, — К владыке придем, с многомудрыми схожи,
