«Ты сам изберешь себе, сын мой, кончину,Ты сам своей смерти назначишь годину».Как видно, в сей жизни достиг я предела,И смерти моей, видно, время приспело».От стрел не искал уже Бхишма защиты,Сквозь щит и броню многократно пробитый.Шикхандин, порывистый в схватках и спорах,В грудь Бхишмы метнул девять стрел златоперых,Но Бхишма не дрогнул: спокойна вершина,Хотя у подножья трясется равнина!С усмешкою Арджуна, в битвах счастливый,Из лука метнул двадцать стрел, из Гандивы,В противнике двадцать пробил он отверстий,Но Бхишма не дрогнул, исполненный чести,Не дрогнул, хоть хлынула кровь из отверстий,И стрел оперенных вошло в него двести!Обрушило полчище воинов стрелы,Но Бхишма, израненный и ослабелый,Стоял, не колеблясь, как мира основа.И Арджуна, яростью движимый, сноваШикхандина перед собою поставил,Стрелу в престарелого Бхишму направил,Разбил его лук, удивлявший величьем,Свалил его знамя совместно с возничим.Почувствовал Бхишма погибели холод,Лук более мощный схватил, но расколотИ этот был острой стрелой на три части…Потребно ли Бхишме военное счастье?Не луков, а жертв он свершал приношенье,От Арджуны не защищаясь в сраженье!Надел новый щит, новый меч обнажил он.«Победу иль смерть обрету!» — порешил он.Но стрелы взлетели, и щит раскололи,И выбили меч из десницы: дотолеЕще не знавал он позора такого!И вздрогнуло войско пандавов от реваЮдхиштхиры: «Смело, с бесстрашным стараньем,На старого Бхишму всем войском нагрянем!»Низверглись на Бхишму, как ливень великий,Трезубцы и копья, секиры и пики,И стрелы взвивались крылато и звонкоИ в старца вонзались, как зубы теленка[112].Оглохла равнина от львиного рыка:Пандавы рычали, как львы, о владыка,Рычали твои сыновья-кауравы,И Бхишме желали победы и славы.Так двигалась битва на утре десятом.Был родичу родич тогда супостатом,Была водоверть, — будто Ганга святая
