Но все эти параграфы достаточно полного обвинительного акта имеют, конечно, второстепенный характер по сравнению с главным обвинением — в притязании на царский титул. Ведь когда Иисус говорит о себе «царский сын» (Матф., 17:24–26), он по смыслу притязает на наследство отца.

А в отношении приговоренных к смерти на кресте существовал обычай: указывать основание, на котором их подвергли этой казни, прибивая к кресту дощечку с названием их преступления.

И для Иисуса Пилат, похоже, велел очень точно записать на латыни, греческом и иврите, в чем состояло главное обоснование его распятия: «Иисус Назорей, Царь Иудейский», возможно, добавив намек на разбой, объяснявший, почему он распят вверх головой.

Иудеям, желавшим из дипломатичности и осторожности исправить эту надпись и внести в нее уточнение: «Пиши… что Он говорил: „Я Царь Иудейский“» (Иоан., 19:21), Пилат грубо ответил: «Что я написал, то написал».

Это показывает, что для Пилата было ясно: иудеи вполне рассматривали Иисуса как своего законного царя, пусть тайного и потенциального, причем в течение всей его деятельности, так что им слишком поздно это отрицать.

Таким образом, как очень справедливо замечает в своей книжечке «Бог и кесарь» д-р Кульман, протестантский историк и экзегет, чьи мнения неоспоримы, к казни на кресте Иисус был приговорен как вождь зелотов, и этого обвинения было более чем достаточно, с учетом его тяжести, чтобы заменить все остальные.

И также очень вероятно, что оба «разбойника», казненных вместе с ним, по сторонам от него, тоже были зелотами, членами его отряда, то есть в глазах римлян людьми, занимавшимися разбоем. Может быть даже, они тоже были захвачены в Гефсиманском саду, может быть, они принадлежали к тем, кто выхватил меч и «ударил мечом» (Лук., 22:49). Ведь иначе почему бы они упрекали его в бессилии освободить чудом себя и их тоже} Также в высшей степени вероятно, что в своем отчаянном положении они вспомнили его прежние утверждения о конечной победе, которая будет достигнута в последний момент благодаря вмешательству сверхъестественных сил. Потому что только у Луки один из них вступается за Иисуса (23:41); у Матфея и Марка оба поносят его за бессилие. Впрочем, у Луки тут же возникает еще одно противоречие, когда Иисус обещает доброму разбойнику, что тот будет ныне же, то есть в тот же день, с ним в раю. А как же в таком случае со знаменитым спуском в ад на три дня?

Наконец Иисус умер у них на глазах, задолго до них. К вечеру воины перебили им голени ударами палиц, чтобы ускорить удушье, от которого умирали все распятые и которого они старались избежать как можно дольше, упираясь ногами. Потом их, еще дышащих, бросили на то гноище, которое было «позорной ямой» для трупов приговоренных к смерти и о котором Евангелия воздерживаются сообщать. Потому что просто-напросто именно там была знаменитая личная могила, которой располагал Иосиф Аримафейский.

Однако удивительно, что в Евангелиях римские часовые дают Иисусу пить либо позволяют это сделать третьему лицу. Ведь во времена, когда распятие или сажание на кол были чрезвычайно распространены, любой причастный к казням такого рода обязательно знал, что таким образом казнимого прикончат. Действительно, не было случая, чтобы распятый или посаженный на кол не умер сразу после того, как ему дадут пить. Однако можно представить, что римский офицер, ответственный за казнь, exactor mortis, тайно получил соответствующий приказ. В таком случае Иисус, «сын Давидов», воспользовался льготой: его втихую прикончили, чтобы он избежал агонии в «позорной яме».

Отрывок из Евангелия от двенадцати апостолов, коптской рукописи V века, первоначальный текст которого, однако, якобы возник раньше Евангелия от Луки, согласно Оригену (по сути, как он утверждал, одного из древнейших известных Евангелий), рассказывает об этой «позорной яме», называя ее «колодцем».

«Пилата и центуриона подвели к колодцу с водой в саду, колодцу очень глубокому… Они посмотрели вниз, в колодец. Евреи воскликнули: „О Пилат, не тело ли это Иисуса, который умер?“ Но ученики им сказали: „Господин, покровы, которые у тебя, — это покровы Иисуса! А тело это — вора, которого распяли вместе с ним“» (Евангелие от двенадцати апостолов. 15-й фрагмент).

На самом деле коптские писцы Нижнего Египта написали о колодце с водой, так как считали, что там близко находился сад. В первоначальном древнееврейском тексте было только слово shoat (яма, в смысле места заключения) или behr, имеющее тот же смысл, но способное также означать «яма истребления», как в стихе 24 псалма 54, где оба эти термина соединены: behr-shoat[116].