писать это в предисловии и утверждает, что поступил, как Иероним (святой) при переводе «Гомилий»: «Когда в (первоначальном) греческом тексте встречалось какое-нибудь возмутительное место, он повсюду делал правку, он переводил и вымарывал, чтобы латинский читатель уже не встретил ничего, что отклонялось бы от веры» (Предисловие к трактату «О началах», 2).

Возникает вопрос: какими же были «возмутительные» места, которых нельзя было предъявить верующим V века, чтобы легенда не рухнула?..

Так же обошлись и с первоначальными Евангелиями, и читатель нашего времени может не сомневаться, что из-под пера фальсификаторов вроде Иеронима или Руфина вышли самые бессовестные подделки. Судите сами.

У Матфея (27:25) мы читаем:

«И, отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и детях наших».

Эта фраза есть только у Матфея. А Матфей, как нам известно, — это псевдо- Матфей, ведь первоначальный текст был утрачен еще во времена Оригена, умершего в 254 году. Тем не менее именно на этой фразе, на отвратительном обмане (и мы это докажем) христиане двадцать веков основывали свой постоянный антисемитизм, именно этой ложью, этой фальшивкой они оправдывали побоища, изнасилования, грабежи и всяческое насилие над евреями.

Предлагаем всякому разумному читателю рассудить, как многочисленная толпа может внезапно сформулировать и во весь голос выкрикнуть столь сложную и согласованную фразу, представляющую собой ответ на вопрос, предвидеть который заранее им было невозможно. Действительно, сама толпа может издавать в один голос лишь какой-то возглас, «слоган», лозунг, который она привыкла горланить: «Да здравствует… Долой…» Но представить, что благодаря чему- то вроде взаимного обмена мыслями евреи одинаково выразили одно и то же желание одними и теми же словами, совершенно немыслимо.

Следовательно, толпа евреев, собравшаяся перед дворцом Пилата, никогда не произносила эту фразу в таких выражениях. Она была целиком и полностью сформулирована нашими безымянными фальсификаторами IV и V веков, чтобы оправдать ряд неумолимых преследований и бедствий, обрушившихся на несчастный еврейский народ, бедствий, начало которых они могли оправдать лучше, чем кто-либо.

Равным образом это было сделано и затем, чтобы отвлечь внимание от одной загадочной фразы и чтобы кто-нибудь не догадался об источнике этой неумолимой цепи бед. Притом наши фальсификаторы предусмотрительно исказили эту фразу и в то же время устранили первоначальный текст, приписываемый Матфею.

Есть общее народное предание в Китае, в Тибете, в Японии, в Индии, существующее века и века: если один человек обижен на другого и покончит с собой путем сожжения или как-то иначе перед порогом его дома, того человека постигнет беда за то, что он стал причиной смерти первого.

С другой стороны, когда во время казни Жака де Моле и Жоффруа де Шарне, соответственно великого магистра и командора-провинциала ордена Храма, сожженных заживо в Париже на острове Сите (точнее, на островке под названием «Остров евреев»), они потребовали от папы и короля Франции в течение года явиться на суд Божий, и этот страшный призыв был услышан. Как было сказано о папе, он умер «в сорок дней». И в течение года, то есть через девять месяцев, в свою очередь умер и Филипп Красивый.

Точно так же поступил Иисус, чтобы погубить Иерусалим.

В главе 23 Евангелия от Матфея, сцене, повторенной у Луки и происходящей у него в Иерусалиме, потому что под термином «книжники» можно угадать саддукеев, фарисеи же названы собственным именем, а о ессеях говорить было незачем (13:34), Иисус восемь раз проклинает население, не живущее в Иерусалиме.

Распятие. Иисус на пределе сил, из-за физической слабости он погибнет гораздо раньше обоих разбойников, распятых вместе с ним. И тогда, как Жак де Моле, он использует зловещее таинство последней воли умирающего, чтобы самому наказать виновных, о которых уже шла речь в приведенных выше восьми проклятиях.

В самом деле, у Матфея (27:47–50) и у Марка (15:33–37) мы читаем:

«А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или! лама савахфани? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? <…> Иисус же, опять возопив громким голосом, испустил дух».

У Луки[119] говорится, что он кричал: «Элои, Элои! ламма савахфани?»

Издалека присутствующим евреям казалось, что он зовет Илию, пророка. Они думали, что он в ответ на укоры и мстительные насмешки двух воров, распятых по бокам от него, делает последнюю попытку призвать себе на помощь небеса.

Прежде всего отметим всю лживость подобного перевода. Ни Или, ни Элои не могут переводиться «Боже мой». «Или» по- древнееврейски «Бог», в единственном числе — Элои; множественное число, которое должно выражать божественное величие, звучит как Элохим. Но все это будет так, если под буквами расставить определенные знаки, чтобы в слове появились гласные, потому что в древнееврейском алфавите есть только согласные.

Поэтому три буквы, означающие «Или» (алеф-ламед-ге), если поставить под ними знаки по-другому (при той же последовательности алеф-ламед-ге), будут означать «заклинать», «проклинать» — надо признать, это совсем другое дело.

Так вот, фраза «Или, Или! лама савахфани?» — это первый стих псалма 22[120]. Псалмы — это гимны в стихах, они не все принадлежат царю Давиду, а сочинены безымянными священниками. Этот псалом начинается так: «Начальнику хора. На „Лань Утренней зари“[121]. Псалом Давида». То есть этот гимн должен быть передан начальнику хора, спет на мотив народной еврейской песни, несомненно любовной, под названием «Лань Утренней зари»[122], и, наконец, его автор — сам царь Давид. И вот что очень ясно. Если мы прочтем этот псалом целиком, нас поразит его пророческий характер по отношению к страстям Иисуса… но только если мы ограничимся католическими или протестантскими переводами. Первоначальный древнееврейский текст — совсем иной.

Там, где говорится о пронзенных руках и ногах, на самом деле речь идет обо льве, который пленен и его лапы связаны, а молящий взывает не только в данный миг на Голгофе, а постоянно, день и ночь. На самом деле, ведь это царь Давид говорит со своим Богом и обращается к нему.

Следовательно, эта фраза вызывает у нас подозрение. В самом деле, можно ли поверить, чтобы истерзанный человек, страдающий от всех ужасных болей, возникающих при распятии, спина которого исполосована страшными освинцованными бичами и трется о корявое дерево креста, кисти пробиты в самых болезненных местах нервных сплетений, промежность медленно разрезается упором, вбитым под острым углом, чтобы не порвались кисти рук, который постепенно задыхается от этого растягивания на вертикальном орудии казни, кости ног которого, вероятно, раздроблены ударами палиц, загонявших гвозди, который, вероятно, не пил и не ел пятьдесят четыре часа, — можно ли поверить, что он будет выражать свои несказанные страдания, декламируя стихи из традиционного духовного гимна?

Человек, которого ведут на расстрел, может по дороге петь гимн своего народа или своей партии; он может в лицо исполнителям приговора в последний раз выкрикнуть свое кредо в виде краткого лозунга. Ведь этот человек не страдает физически. Но человек на дыбе не обратится к поэзии, чтобы выразить свои страдания. Доведенный до той крайней степени, когда плоть очень часто превозмогает дух, он не найдет в себе души поэта! Либо он не скажет ничего, либо будет стонать от муки, либо выразит в крике свою ненависть к палачам. Последнее, как полагаем мы, Иисус и сделал.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

4

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату