Крылышкина кричала:

– Люди! О чем ты?! – Ее лицо зачугунело на миг надбровными валиками. – Вспомни хотя бы, как КГБ создал двойника Солженицына, который распутничал в Москве и всем говорил, что он и есть тот самый Солж…

А у Ермолая отец прожил жизнь в музыке, как на острове, ничего советского не замечал. Разве только баб. Но их тоже нельзя отнести к чему-то советскому. Маму он рано бросил, ушел к барабанщице из джаза…

Ермолай думал: если б отец, допустим, сел за распространение Архипелага… да, возможно, это было бы матери легче перенести… и не исключено, что тогда не ушел бы родитель так рано из жизни!

Он вышел в коридор и позвонил матери, а она говорит:

– Хористка приходила.

– Какая хористка?

– Что, не помнишь? К которой он ушел от барабанщицы. “Дайте, – говорит, – фотографию молодого Вани. Я оцифрую и вам верну”.

– Ну, а ты?

– Что-то не нашла, некогда искать.

А через день УЗИ показало, а врачи сказали: у Крылышкиной подозрение на самое худшее. И вдруг она стала говорить: все теперь не так важно – пусть “эти деятели” женятся как хотят!

Пошла потом на томографию. Там ей похожий на престарелого лорда врач сказал:

– Мадам, успокойтесь. Ничего страшного у вас нет. Это ультразвук отражается от газовых пузырей.

Крылышкина закатила такой юбилей! Пригласила весь отдел и дочь – уже с мужем из невидимого фронта. Он купил в подарок гармошку собраний сочинений Солженицына и вошел, неся ее в широко расставленных руках.

У наших зятей много затей, подумал Ермолай.

Была на юбилее и соседка Октябрина. Она с годами перестала пылать, одевается в черное, всем говорит, что у нее – родство с самим Пушкиным. Или с Пущиным. Недавно ей перепал даже шкафчик… В общем, один из потомков то ли того, то ли другого упомянул ее в своем завещании. Октябрина уверяла, что, судя по ароматам, хранили в этом шкафчике (!) штоф с чем-то крепким. Но не предполагали предки- дворяне, даже хватив изрядно крепкого, что в их роду будет такое имя – Октябрина, то есть по имени Октябрьского переворота.

Ермолай пришел с гитарой: пусть Стелла услышит, пусть поймет хоть что-то. Он мечтал исполнить свою композицию, в которой соединились романс, фолк и рок-н-ролл.

Выбрал момент и начал разудало:

– Я словом разрушу полсвета…

– Еще чего! – затормозила его юбилярша. – Послушайте! (Он стоял с гитарой на одной ноге, как цапля, вторая – на стуле). Ума не нужно – разрушить полмира. Про себя-то вы уверены, что останетесь живы в другой половине мира.

– Да это не мои совсем стихи… – попытался он уйти от выволочки.

– А не лучше ли восстановить полсвета словом? Хватит, наразрушались! Разрушают те, кто не в силах созидать!

Чья-то вилка упала на пол. Крылышкина замолчала и всхлипнула. Ее муж вытер рот салфеткой электрического фиолетового цвета, переглянулся со Стелой, и они грянули:

– Если радость на всех одна,

На всех и беда одна…

Ермолай поневоле подтренькивал.

Крылышкина продышалась и влилась в пение:

– Уйду с дороги, таков закон –

Третий должен уйти.

Ермолай думал: да, я не подумал, начал петь совсем не то… но сама-то что поешь, Крылышкина! Кто уйдет с дороги, кто уступит любимую? Никто, никогда.

В лагерь за друга пойти или за великого писателя – это бывает. А любимую если закогтил, то уже никогда, никому.

Вот Машу он разве мог кому-то отдать? Все в школе звали ее: Марихен Чепухен, а он – никогда! Только – Маша, Маша Черепанова. Когда она узнала, что зачислена в университет, от чувств залезла на дерево и как закричит: “Спасите!” Не могла слезть… А он тогда не поступил и не поспешил ее снимать. Конечно бы, снял через минуту, но тут столько быстрых коротышек развелось – выхватывают девушку из-под носа. Так быстро и аккуратно, падла, с дерева снял Машу!!! Ну, она не простила миг задержки – понеслась к этому коротышке, а Ермолай в армии, не мог ничего.

Сейчас она с двумя детьми, а коротышка баблом в нее швыряет и требует, чтобы в рот смотрела. Сволочь ты, тебе кто Маша – стоматолог, что ли, в рот смотреть?! Вот про него, подлеца, и была однажды брошена пословица про зятей, у которых много затей (матерью Маши)…

Ермолай вздрогнул, открыл глаза, отлепил щеку от полированного бока гитары. Все уже расходились.

– Это просто какой-то уход в астрал, а не юбилей! – восклицала Стелла и осмотрела всех на предмет: на кого бы вытряхнуть последние крошки сегодняшнего оптимизма.