искусства, а также в результате передачи коллективного и индивидуального опыта внутри социальной группы и в межгрупповом общении в форме рассказов, легенд и т. п., то есть передачи информации, непосредственно не связанной с исполнительством или восприятием музыки.

 Конкретное социальное представление так же, как и научное понятие на первом уровне познания, вырабатывается на основе личного и коллективного опыта. Отсюда становится понятной и естественной та разноголосица мнений и суждений о принадлежности к группе тех или иных инструментов, которую мы постарались показать в первом параграфе данной главы. Представление в общественном сознании является “живым организмом”, находящимся в постоянном движении, обновлении, совершенствовании. В отличие от него, научное понятие должно быть осмыслено на уровне современных методов познания и сформулировано в качестве категории.

 Очевидно, что на формирование социального представления оказывают влияние конкретные явления материального и внематериального мира. Отсюда важнейшая задача исследования: выявить сущность и те признаки, свойства, качества, которые создают из неодушевленного предмета - музыкального инструмента - социально значимое явление со статусом “народного”, и определить, почему другие музыкальные инструменты, тоже социально значимые, не получают этого статуса.

 Если наше общение при чтении предыдущей главы было успешным, то у читателей могло возникнуть состояние, которое можно было бы определить как дискомфортное. Автор так преподнес материал, что создается ощущение разрушения традиционных, привычных, хотя и не всегда оправданных представлений. Основы постепенно становятся зыбкими, и на них уже нельзя опереться. Но жизнь требует опоры, жизнь не терпит пустоты и неопределенности. Вакуум должен быть заполнен, и это лучший стимул для поиска истины.

 В ходе обсуждения вопроса о принадлежности музыкальных инструментов к группе народных обнаружился плюрализм мнений. По-видимому, вы, уважаемый читатель, убедились в том, что, продолжая разговор в том же духе, мы непременно зайдем в тупик. Блуждание будет продолжаться до тех пор, пока мы не ответим на другие, сопутствующие, но не менее важные вопросы: по каким признакам определяется отношение инструмента к данной группе, какими качествами и свойствами обладают народные инструменты и что отличает их от всех прочих или выделяет их из всех других?

 Исторически понятие “народные инструменты” проделало эволюционный путь развития, едва ли не более сложный, нежели сами инструменты. О завершении этого пути говорить еще рано, но тенденции, наблюдаемые в научных исследованиях, периодической печати, в отдельных высказываниях мастеров искусств, ясно показывают ход становления концепции народности музыкального инструментария и формирования в общественном сознании представлений по отношению к данному явлению .

 Если попытаться условно выделить этапы становления научного знания о русских народных музыкальных инструментах и формирования социальных представлений о них, то, по необъяснимому стечению обстоятельств, их границы явственно просматриваются в последних десятилетиях каждого из трех веков конца уходящего тысячелетия. Началом первого этапа - “описательного* - можно считать 70 - 90 -е годы XVIII века, когда впервые появились работы описательного характера с достаточно подробной информацией о простонародном инструментарии России. Следующий этап, с начала которого ведется отсчет истории российского этноинструментоведения как науки - “эмпирический” - рубеж 80 - 90-х годов XIX столетия. Он начался с выхода в свет исследовательских трудов А. Фаминцына и завершился в середине 70 -х годов XX века фундаментальным научным творчеством К. Верткова. После смерти выдающегося советского этноорганолога начинается современный этап научных исследований, который мы предварительно назвали бы “аналитическим”, ибо в этот период метаморфозы российского народного инструментализма как никогда обострили проблемы теории и практики народно-инструментального искусства и поставили перед учеными ряд вопросов концептуального характера. Рассмотрим содержание этих этапов более подробно.

 Как отмечает Р. Галайская, “уже в середине XVIII века в России возникают тенденции, свидетельствующие о пробуждении интереса к истории национальной культуры, истоки которой усматривались в сокровищнице традиционного искусства”[56].

 На рубеже 70-х годов XVIII века вышла работа Я. Штелина “Известия о музыке в России”[57], положившая начало описанию русских народных музыкальных инструментов. Историк русского искусства, писатель, поэт, переводчик, общественный деятель, друг и соратник М. Ломоносова Я. Штелин в литературных трудах одним из первых показал широкую панораму развития музыкально-художественной жизни России XVIII века.

 В своих “Известиях...” он высказал мнение о скудности российского народного музыкального инструментария, о том, что воинственные древние славяне и руссы чаще имели дело с военными, нежели музыкальными инструментами, и что на Руси было более употребительно пение, чем инструментальное музицирование. Вместе с тем Я. Штелин оставил потомкам достаточно полное описание таких народных инструментов, как пастуший рожок, гудок, балалайка, свирель, волынка, а также бандура и гусли (лежащая арфа). Последние он считал русскими, но не народными, так как они “встречаются только в городах и в знатных домах'.[58] Эта дифференциация связана, по-видимому, с тем, что Я. Штелин, во-первых, воспринимал национальными инструменты, русские по происхождению, во- вторых, так же, как многие последующие исследователи вплоть до настоящего времени, относил к народной только культуру многочисленной черни, проживавшей в сельской местности. Качественная оценка народного инструментария связывается у Я. Штелина с такими определениями, как грубый, несовершенный, неблагозвучный, примитивный, вульгарный, антихудожественный и т. п. Вместе с тем он искренне удивлялся мастерству народных музыкантов, игравших на этих примитивных музыкальных орудиях “просто с необыкновенным искусством”.[59]

 Последующие, опубликованные в России в последней трети XVIII века описания инструментов, применявшихся русским народом, были сделаны иностранцами. Имеются в виду изданные в Санкт- Петербурге на иностранных языках работы И. Беллермана (1788 г.), М. Гутри (1795 г.) и М. Георги (1799 г.). Эти исследователи изучали быт русского простонародья, описывали российские древности, и, естественно, в поле их зрения попадали музыкальные инструменты, распространенные в крестьянской среде. Специфический взгляд людей, воспитанных на иной культуре, пользующихся инородным языком и неспециалистов в области музыки, наложил отпечаток стороннего наблюдения на эти работы. Естественным было стремление сравнивать увиденные ими музыкальные орудия с теми, которые были хорошо знакомы по отечественной практике, и инструментами древних классических культур. Поэтому, кроме описания и иногда изображения инструментов, делались попытки доказательства древности их происхождения и возможного заимствования от других народов.

 Эти работы еще нельзя назвать инструментоведческими в современном смысле слова, и для нашего исследования они представляют чисто информационный интерес. Известный примитивизм простонародного русского инструментария XVIII века по сравнению с западноевропейским и взгляд на него сторонних наблюдателей не позволили исследователям того времени подняться до уровня художественной