светлую, но не слишком-то теплую.
– Располагайся! – предлагает Мастер и опускается на массивную скамью у окна.
Располагаться? Ох, и нелегкая же это задача… Надо выбрать то единственное место, на котором мне будет удобно делать то, что я собрался делать. Выяснять отношения. Если бы вы знали, как это неприятно, нудно и больно! И очень утомительно. А посему… Сяду прямо на пол, чтобы, в случае чего, падать далеко не пришлось.
Устраиваюсь на половицах, скрещивая ноги. Рогар слегка удивлен, но с недавних пор его удивление явственно смешано с опаской: вдруг выкину ещё какой фокус? Страшно же! И вообще, я – великий и ужасный… дурак. И как Мастер этого не замечает?
– Сердишься? – спрашиваю без уверток и предварительных намеков, дабы не тратить зря время. Пусть оно у меня не драгоценное, а только полудрагоценное, всё равно, жалко!
– На тебя, что ли? – вздрагивают седые брови.
– Есть еще поводы грозно хмуриться? – уточняю. Знаю, что иных поводов для недовольства нет, но все же… Надо быть вежливым и внимательным. Хоть изредка.
– Грозно? – Мастер делает вид, что ничегошеньки не понимает.
– Ну, будь я малость потрусливее, давно бы уже прятался от тебя под столом!
– Неужели? – ехидство в голосе наличествует. Но пока что слишком горькое.
– Обязательно! Но ты не ответил. Сердишься? – стараюсь удержаться на грани между настойчивостью и надоедливостью.
– Считай, что да, – вполне заслуженный ответ.
Одолжение мне делаешь, дяденька? Этот ты напрасно: я одолжений не приемлю. Сам могу, кому хочешь… Впрочем, не сейчас.
– Я поступил плохо, верно?
– Сам догадался или кто подсказал? – спокойствие тона, близкое к безжизненности, меня не обманывает: Мастер язвит. И это меня очень даже радует.
– Вообще-то, подсказали, – спешу признаться. Самым искренним образом. – Я, знаешь ли, человек рассеянный, и даже то, что под ногами валяется, не всегда разглядеть могу.
– А ещё ты – наглый лжец! – припечатывает Рогар, отбрасывая за ненужностью мертвенную официальность.
– Снова здорово! – всплескиваю руками. – В чем же я тебе солгал? И когда?
– Да только что! Объявил себя рассеянным и ненаблюдательным. И это после всего…
– После чего?
– После того, как разделал Ригона на три счета! – в голосе Мастера нарастает возмущение.
– Кстати, о Ригоне. Если бы я был умнее, то не полез бы в драку с ним.
– По какой же причине?
– Как ни стыдно сознаваться в собственной глупости, но… Я отметил присутствие эльфийской крови в упомянутом молодом человеке, однако не сообразил, что ему стукнуло куда больше лет, чем отразилось на юном личике. То есть, я совершил непростительную ошибку и подверг себя неоправданному риску. А ещё… Тебя напугал.
– С чего это ты решил, будто я испугался? – недовольный взгляд, дно которого припорошено щепоткой стыда.
– Да сразу видно было! Если уж ты о помощи ректора просил, значит, совсем растерялся!
– Растерялся, говоришь? – голос Рогара холодеет. – Растерялся? А что мне оставалось делать, если ты… Полез прямо в…
– Хочешь, скажу, как ты должен был поступить? – хитро щурюсь. Мастер предчувствует очередную проделку с моей стороны, но все же требует:
– Скажи!
– Ты должен был взять меня за ухо и отвести домой. А мог бы прямо во Дворе и выпороть. На глазах у всех. И предоставить Ножам возможность решать проблемы без моего непосредственного участия. Такое тебе в голову не приходило?
Смотрю в глаза Мастера, настойчиво и внимательно. Достаточно внимательно, чтобы заметить тень ответа. И знаете, какого? «Не приходило»! Да что же такое творится в подлунном мире?!
Горестно вздыхаю и опускаю взгляд. Делаю паузу (для усиления эффекта и собственной концентрации), потом говорю, тихо, но внятно:
– Похоже, по степени разумности мы с тобой – близнецы-братья. Во всяком случае, ты ведешь себя уже откровенно непристойно, и вынуждаешь сделать тебе выговор. Строгий. Если я ношу ошейник, со мной надо обращаться соответственно! А ты… Скажи на милость, почему не всыпал мне «горячих» еще до того, как я пустился в очередную опасную глупость?
– В самом деле, дурак… Полный.
Поднимаю глаза. Мастер… улыбается. Грустно, но очень светло.
– Я и не спорю, что дурак… Всегда всех предупреждаю. Только никто сразу верить не хочет, а потом… Становится поздно.
– И откуда ты такой взялся? – слышу первый настоящий вопрос с начала беседы.
– Оттуда, где таких больше нет.
– Уж это точно… И не было, наверное? – подкалывает Рогар.
– За это не поручусь, – не скрываю сомнений. – Жду твоего решения!
– Насчет чего? – недоуменный взгляд. Ну вот, опять я затуманил человеку мозги своими шутками… Сам, кстати, путаюсь, и весьма успешно.
– Справедливого возмездия за мое гнусное поведение.
– Возмездия? – серые глаза чуть расширяются.
– Извиняться не буду, и не надейся!
– Это почему же? – чуть разочарованное удивление.
– Потому, что моя сестра совершенно справедливо полагает: извиняться нужно только за то, что противоречит твоей природе. А поскольку все содеянное самым непосредственным образом проистекает из моей глупости… Извиняться не за что.
– Занятное рассуждение. Мудрое, – оценил Рогар. – Значит, просить прощения не хочешь?
– Но и от наказания бегать не буду, – торжественно подтверждаю собственную позицию.
– И как же мне тебя наказать? – размышление вслух. Если в нем и есть доля лукавства, то слишком крохотная, чтобы быть заметной.
– Как пожелаешь.
– Примешь любое наказание?
– Любое, – киваю. Смиренно, как только могу.
– Любое-любое? – настаивает Мастер.
– Я же сказал: какое пожелаешь, – дотошность Рогара начинает меня пугать.
– Хорошо… – удовлетворенный блеск в глазах. – Тогда, в качестве наказания ты ответишь на мой вопрос. И ответишь правду!
Вот до чего способно довести неконтролируемое любопытство. До детских ошибок. Правду хочешь услышать? Что ж… Сейчас услышишь.
– Спрашивай.
Мастер выдерживает паузу (наверное, чтобы заставить меня поволноваться сверх меры), а потом я слышу то, от чего впору заплакать:
– Кто ты?
Тоже мне, вопрос. Сожалеюще вздыхаю и одариваю своего собеседника взглядом, исполненным сочувствия. Примерно так смотрят на неразумных маленьких детей.
– И ты хочешь услышать… – даю Рогару последний шанс исправиться.
– Правду! Кто ты?
– Сын своей матери.
Признаюсь честно: я не ожидал, что Мастера настигнет оцепенение в столь грандиозных масштабах. Если бы предполагал, принял бы меры и не допустил такого издевательства над старым человеком.