– Ты в это веришь? – безразличный вопрос.

– Стараюсь. Думаю, сие утверждение не лишено смысла.

– Отражение – моя душа? – горько усмехнулась девушка. – Это слишком прекрасно, чтобы быть правдой… Взгляни сам и сравни.

Она повернулась ко мне, позволяя рассмотреть печальное лицо во всех подробностях, чему я и уделил некоторое время. Потом перевел взгляд на воду.

– Не нахожу противоречия, – уверенно заявляю, закончив предложенное расследование.

– Так уж и никакого? – тень кокетства в потускневших глазах.

– Могу доказать своё мнение. Если, конечно, ты никуда не торопишься.

– Представь себе, не тороплюсь. УЖЕ не тороплюсь.

– Итак, что мы видим? – начинаю очередное представление. Для одного-единственного зрителя, но зато какого! – Щеки – бледные. Глаза – припухшие. Губы – потрескавшиеся. Разум – обременен тягостными раздумьями.

– С чего ты решил… о раздумьях?

– А рябь, пробегающая по поверхности воды и заставляющая линии дрожать и ломаться? – подмигиваю. – Они самые и есть. Раздумья.

– Ловко, – оценила Роллена, снова устремляя взгляд вниз. – А твои старики говорят что-нибудь насчет памяти? Её река унести не может?

– Память? Не знаю. Впрочем, вряд ли Хозяин Реки польстится на такое лакомство: душа – куда аппетитнее!

– Почему? – жизни в голосе не прибавилось, зато появился вялый интерес.

– Желаешь доказательств и на сей счет? – говорю так вкрадчиво, как только могу, и губы девушки вздрагивают в попытке улыбнуться:

– Желаю.

– Воля дамы – закон для кавалера!

– Набиваешься мне в кавалеры? – еще больше похожее на усмешку выражение лица.

– А если и так? Или не гожусь?

– Скорее, не гожусь я, – совсем тихо произносит Роллена и тут же, словно борясь с собой, требует, громко и внятно: – И где же доказательства?

– Изволь выслушать, если не боишься!

– А чего мне бояться?

– Не чего, а кого, – мягко поправляю.

– И кого же?

– Себя, конечно. Бояться нужно прежде всего себя, а уж потом всех остальных.

– Странное утверждение.

– А ты попробуй ему следовать, и увидишь, насколько оно верно.

– Пожалуй, не буду пробовать: некоторые вещи мне не нужно доказывать, – еще один тихий вздох.

– Итак, возвращаемся к памяти и душе. Точнее, к тому, по какой причине вторая из дам привлекательнее первой. Всё очень просто, красавица: душа имеет свойство изменяться под действием обстоятельств или в умелых руках. За один день она может стать совсем другой, чем пробыла десятки лет до того. И, что самое главное, к прошлому возвращения не будет, потому что каждый раз душа рождается заново, чистой страницей книги. А вот память… Память хранит и дурное, и хорошее, но дурного, как правило, всегда больше, потому со временем эта леди надевает черное покрывало.

– И… нет никакого способа, чтобы… Ведь можно обрести забвение? – голос девушки звенит от внутреннего напряжения.

– Можно. Но даже самый несчастный человек на свете не согласится отдать сокровища своей памяти в обмен на возможность прожить жизнь иначе.

– Ты не прав! Я бы отдала.

– В запале обиды или злости – да. А по здравому рассуждению – нет. Потому что глупо стремиться забыть. Что бы то ни было.

– Но почему? – крик несется над каналом.

– Потому что без ступенек памяти душа не сможет подняться вверх.

Я уже и сам не рад, что затеял это разговор. Не рад потому, что пытаюсь учить Роллену истинам, которые сам никак не хочу принять.

– Вверх? И что там, вверху? – жалобно-требовательный взгляд.

– Полагаю, нечто лучшее, чем внизу. Или нечто, без чего нельзя обходиться. Даже крот время от времени выползает на поверхность земли.

– Крот? – недоумение и растерянность, наконец-то, сменяют собой озлобленную решимость.

– Ну да, есть такой зверек… Жаль, сейчас кротовин не найти… А, и ладно! Как тебе мои доказательства? Угодили или нет?

– Зачем ты со мной заговорил? – Роллена выпрямляется, отстраняясь от перил.

– Сам не знаю. Иду, смотрю: девушка грустная стоит – такое впечатление, что сейчас в воду кинется… Я и подумал: отчего не поговорить? И мне развлечение, и ей забава. Последняя, – расплываюсь в улыбке.

– И верно, забава, – легкий кивок. – Напоследок.

– Вообще, если хочешь – прыгай, – великодушно разрешил я. – Вода сейчас холодная, тело быстренько онемеет: и не заметишь, как захлебнешься. Даже если вытащат… Поболеешь немного, и все равно умрешь.

– А мой… у меня есть знакомый маг, он может вылечить от многих болезней, – крохотная доля лукавства в уголках губ.

– Что ж он тебя от грусти не вылечил? Или сердце волшбе не подвластно?

– Не подвластно, – подтверждает девушка, но уже не так скорбно, как в начале нашей беседы.

– А я-то думал… – разочарованно цыкаю зубом. – Вот так и умирают самые светлые мечты! Значит, разбитые чувства ничем не склеить?

– Ничем.

– А может, и не надо склеивать? – предлагаю неожиданный выход из тупика. Неожиданный для Роллены, потому что она окончательно поворачивается ко мне лицом, на котором начинает проявляться возмущенное недоумение.

– Не надо?

– А есть ли смысл? – продолжаю рассуждать. – Вот, подумай: если у тебя разобьется кувшин. Или ваза. Или бокал. Можно сварить клей и попробовать склеить осколки, но через какое-то время сила клея иссякнет, и посуда вновь станет грудой сора.

– Но чары…

– Чары? Они не склеивают, красавица.

– А что же они делают? – девушка удивилась. На самом деле.

– Они заставят швы срастись, но кувшин уже не будет прежним. Он изменится, потому что произойдет вмешательство в его… Да, в его Суть.

– Хочешь сказать, что кувшин перестанет от этого быть кувшином?

– Нет. Но он будет ДРУГИМ кувшином. Чувствуешь разницу?

– Не очень, – признается Роллена.

– Экая ты непонятливая, красавица… Ладно, попробую пояснить. Изначально было что? Глина, которую собрали, смочили и размяли руки гончара. Потом шматок грязи обрел форму и прошел испытание огнем… И на всём жизненном пути частички кувшина – будущего и настоящего – впитывали в себя тепло человеческих рук. Впитывали память о том, что было и о том, что есть. Каждый комочек глины занял свое место. А что сделает магия, склеивая осколки? Она перемешает комочки, расплавит их и заставит снова стать твердыми – но уже на других местах. И несколько строчек в Книге Памяти будут стерты. Навсегда. Поверх них появится другая запись: кувшин родится снова. Но он забудет того, кто в первый раз подарил ему жизнь.

– Кажется, я начинаю понимать… – васильковый взгляд просветлел. – Если таким же образом