Даже после того, как с нее удалили слои защитной одежды, леди Сибил Рэмкин оставалась по-прежнему величественно огромной. Бодряк знал о бытовавших у варварского народа Ступицы легендах о закованных в кольчуги и препоясанных оружием, правивших лошадьми, запряженными в колесницу, девах, которые бросались на поле битвы и уносили павших воинов на своих плечах к прославленной величественной последующей жизни, напевая при этом приятным меццо-сопрано. Леди Рэмкин вполне могла оказаться одной из них. Она даже могла оказаться их предводительницей. Она могла бы вести за собой батальон. Когда она говорила, то каждое слово было как радушный удар по спине и звенело с аристократической самоуверенностью полной благовоспитанности. Гласные звуки стояли так одиноко, как выдавленные нервным тиком.

Затрапезные предки Бодряка привыкли к подобным голосам, которыми обычно говорили люди в доспехах, сидящие верхом на боевых конях, и рассказывая им, как это чудесно: побеждать врага и крошить его на кусочки. Его ноги поневоле хотели стать по стойке «смирно».

Доисторические люди должны были бы поклоняться ей, и очевидно с восхищением высекали ее прижизненные статуи тысячу лет назад. У нее была копна каштановых волос; парик, как узнал позже Бодряк. Никому, кто вынужден был заниматься работой с драконами, не удавалось долго сохранить свои собственные волосы.

И конечно на плече у нее сидел дракон. Его представили как УдаряющегоКогтем Винсента Вундеркинда из Квирма, откликавшегося на Винни, и он, казалось, вносил достойный вклад в необычный химический запах, который заполнял весь дом. Этот запах пропитывал все. Даже щедрый кусочек торта, который она предложила ему, имел этот вкус.

– Плечо, э-э… выглядит… весьма привлекательно, – сказал он, делая отчаянную попытку вести светскую беседу.

– Глупости, – сказала леди Рэмкин. – Я просто обучаю его, потому что сиделки драконов подняли цены вдвое.

Бодряк пробормотал, что по счастливой случайности он увидал леди высшего общества с маленьким, колоритным дракончиком на плече и подумал, что это выглядит так чудесно.

– Ах, это звучит так чудесно, – сказал она. – Я должна это признать. Впрочем, также должна признать, что это означает ожоги, спутанные волосы и экскременты на спине. Да еще эти когти, впивающиеся в плечо. А затем всем не нравится, когда они подрастают и становятся слишком большими и дурно пахнущими, и у них есть выбор – или отправиться в Сияющее Убежище для Потерянных Драконов, или с петлей на шее в реку, бедняжки. – Она села, поправив юбку, из которой можно было бы сшить паруса для небольшой флотилии. – Хватит об этом. Вы согласны, капитан Бодряк?

Бодряк терялся в догадках. Давно умершие предки Рэмкинов взирали на него свысока из портретов, висящих на потемневших стенах. Между, вокруг и под портретами висело оружие, которым они предположительно пользовались, и пользовались успешно и весьма часто, судя по внешнему виду. Вдоль стен стояли шеренги доспехов. Как он мог заметить, с неисчислимыми дырками в них. Пол был покрыт пожухшими знаменами всех цветов и оттенков. Не надо было проводить судебного разбирательства, чтобы понять, что предки леди Рэмкин никогда не уклонялись от битвы.

Тем более потрясающе было то, что она была в состоянии сделать что-то совершенно невоенное, например, приготовить чай.

– Мои предки, – сказала она, следуя за его настойчивым взглядом. – Знаете, за последнюю тысячу лет ни один из Рэмкинов не помирал в собственной постели.

– Да, мадам?

– Источник фамильной гордости, как понимаете.

– Да, мадам.

– И, разумеется, лишь немногие из них умирали в других людях.

Чашка капитана Бодряка звякнула, ударившись о блюдце.

– Да, мадам, – сказал он.

– Капитан – это такой мужественный титул, я всегда так думала. – Она подарила ему широкую, блистательную улыбку. – Я полагаю, что полковники и прочие им подобные слишком самодовольны, майоры помпезны, но единственный, кто всегда ощущает, если где-либо происходит восхитительно опасное, так это капитан. Что же это такое, что вы должны мне показать?

– Я удивлен, – пробормотал он, – как большой болотный… э-э…

Он остановился. Что-то коснулось его нижних конечностей.

Леди Рэмкин последовала взором за его вытаращенными глазами.

– Ах, не обращайте на него внимания, – сказала она. – Просто дайте ему вежливого тумака, если он будет вам докучать.

Небольшой дракончик выполз из-под стула и возложил свою морду на колени Бодряка. Он уставился на Бодряка большими коричневыми глазами и капнул ему на колени чем-то едким. И он смердел, как кольцо вокруг ванны с кислотой.

– Это Росинка Мабеллин УдаряющийКогтем Первый, – сказала леди Рэмкин. – Чемпион и повелитель чемпионов. Он совсем сейчас не извергает огня, бедный сопливчик. Ему нравится почесывать брюшко.

Бодряк исподтишка делал свирепые попытки сбросить старого дракона. Тот жалобно жмурился и, растягивая в оскале пасть, обнажал частокол почерневших от копоти зубов.

– Просто столкните его, если он надоедает вам, – весело сказала леди Рэмкин. – Так о чем вы меня хотели спросить?

– Я удивлен, как можно вырастить такого большого болотного дракона? – сказал Бодряк, пытаясь сменить позицию.

Раздалось тихое ворчание.

– Вы проделали такой путь, только чтобы спросить меня об этом? Что ж… Мне кажется стоит вспомнить о Веселом Душке УдаряющемКогтем Анка, высотой в четырнадцать больших пальцев, от кончиков пальцев до завитков на голове, – задумалась леди Рэмкин.

– Э-э…

– Около трех футов шести дюймов, – вежливо добавила она.

– Не больше, чем этот? – с надеждой сказал Бодряк.

Старый дракон у него на колене начал похрапывать.

– Бог мой, нет. Конечно, он немного уродлив. Как правило, они не вырастают больше чем восемь больших пальцев.

Капитан Бодряк зашевелил губами, пытаясь быстро подсчитать.

– Два фута? – предположил он.

– Верно. Это, разумеется, лебеди. Курочки немного меньше.

Капитан Бодряк не собирался сдаваться.

– Лебедь – это самец дракона? – сказал он.

– Только после двухлетнего возраста, – торжествующе сказала леди Рэмкин. – До восьми месяцев его называют мухоловкой, затем до четырнадцати месяцев он петушок, а затем его называют оперившимся…

Капитан Бодряк сидел как зачарованный, доедая ужасный торт, его бриджи постепенно растворялись, по мере того как поток информации вливался в него, о том, как самцы сражаются языками пламени, но в сезон кладки яиц только курочки[13] извергают пламя, из-за сгорания внутренних газов, для того, чтобы высидеть яйца, которым нужна такая высокая температура, что