В уединении Продолговатого Кабинета, своей святая святых, Патриций расхаживал взад и вперед. Он диктовал инструкции.
– И послать людей закрасить эту стену, – закончил он.
Люпин Обычный поднял бровь.
– Благоразумно ли это, сэр? – сказал он.
– Вы не думаете, что фриз с жуткими тенями будут вызывать замечания и догадки? – кисло сказал Патриций.
– Не так много, как свежая краска на Тенях, – ровно сказал Обычный.
Патриций на миг заколебался.
– Хорошо подмечено, – среагировал он. – Прикажите людям снести ее.
Он дошел до конца комнаты, повернулся на пятках и опять двинулся в путь. Драконы! как будто не было ничего более важного, более реальные явления занимали его время.
– Вы верите в драконов? – спросил он.
Обычный покачал головой.
– Они невозможны, сэр.
– И я так же слышал, – сказал лорд Ветинари.
Он дошел до противоположной стены и повернулся.
– А вы не хотели бы провести дальнейшее расследование? – спросил Обычный.
– Да. Не прочь.
– А я позабочусь, чтобы Дозор принял в этом посильное участие, – сказал Обычный.
Патриций замер, прекратив хождение.
– Дозор? Дозор? Мой дорогой, Дозор – это кучка несведущих лиц, под командованием пьяницы. У меня ушли годы на то, чтобы достичь этого. Самым последним, чем мы могли бы себя занять, это был бы Дозор.
Он задумался на мгновение.
– Даже увидев дракона, Обычный? Одного из самых больших, как я полагаю? Ах да, они невозможны. Вы так сказали.
– Но ведь они просто легенда. Суеверие, – сказал Обычный.
– Гм-м, – сказал Патриций. – А из легенд следует, ну разумеется, что они легендарные.
– Точно, сэр.
– Даже… – Патриций остановился и некоторое время разглядывал Обычного. – Ах да, – сказал он. – Забудьте об этом. Я не хочу иметь ничего общего с этими драконами. Подобные явления приводят людей в беспокойство. Положим этому конец.
Когда он остался один, то встал и бросил мрачный взгляд на город-близнец. Опять моросило.
Анк-Морпорк! Скандальный город сотен тысяч душ! И, как частным образом отмечал Патриций, это число в десять раз превышало количество настоящих людей. Дождь шелестел, поблескивая и освежая панораму из башен и крыш, ничего не зная о кишащем, злобном мире, на который он падал. Более удачливому дождю довелось упасть на высокогорных овец, или нежно прошелестеть над лесами, или слиться в рукопожатии, мешаясь с морскими волнами. Впрочем, дождь, падавший на Анк-Морпорк, имел слишком много хлопот. Ведь здесь, в Анк-Морпорке с водой вытворяли ужасные вещи. Быть пьяным было всего лишь началом его проблем.
Патрицию нравилось ощущать, что он смотрит на город, который действует. Не красивый город, или прославленный город, или хорошо промытый город, и определенно не благоволящий к архитекторам город; даже самые самоотверженные его жители признавали, что с высокой точки зрения, Анк-Морпорк выглядел так, как будто кто-то пытался достигнуть в камне и дереве эффекта, обычно ассоциирующегося с тротуарами и обочинами летних площадок ресторанов, работающих ночь напролет.
Но он действовал. Он бодро крутился как гироскоп на устах кривой катастрофы, И это происходило потому, как твердо в это верил Патриций, что ни одна группа не обладала достаточной силой, чтобы его столкнуть. Торговцы, воры, убийцы, волшебники – все энергично участвовали в гонке, совершено не понимая, что это не должно совершенно быть гонкой вообще, но совершенно не доверяя друг другу, чтобы остановиться и приглядеться, кто наметил курс и кто держит стартовый флаг.
Патриций не любил слово «диктатор». Оно оскорбляло его. Он никогда не говорил никому, что делать. Ему не нужно было это делать, это было самым удивительным. Большая часть его жизни протекала в устройстве дел таким образом, чтобы подобное положение дел сохранялось и продолжалось.
И, разумеется, были различные группы, добивавшиеся его свержения, и это было верно и пристойно и с признаками бодрого и здорового общества. Никто не мог назвать его неразумным в делах. Почему бы ему самому не отыскать большинство из них? Но наиболее чудесным был способ, с помощью которого они проводили почти все свое время, пререкаясь друг с другом.
Человеческая природа, как всегда говорил Патриций, изумительная вещь. Как только вы узнали, где находятся ее рычаги.
У него было неприятное предчувствие из-за этих драконов. Даже если это и было создание, не обладавшее явными рычагами, как в случае с драконом. С этим необходимо было разбираться.
Патриций не верил в ненужную жестокость[12]. Он не верил в бесцельную месть. Но он питал большую веру в то, что с делами необходимо разбираться.
Немного забавно, но капитан Бодряк думал о тех же вещах. Он обнаружил, что ему ненавистна мысль о гражданах, пусть даже и Теней, которые превращаются в простое пятно на стене.
И это было проделано, так или иначе, на глазах у Дозора. Как если бы Дозора не существовало, как если бы Дозор был неуместной деталью. Вот что было мучительно.
Разумеется, это было правдой. И это только делало все еще хуже.
Что его еще больше злило, так то, что он ослушался приказов. Несомненно, он раскопал эти следы. Но на верхней полке его старинного стола, скрытый под слоем пустых бутылок, лежал гипсовый слепок. Он ощущал его присутствие, не взирая на три слоя дерева.
Он не мог вообразить, что же в него могло влезть. А сейчас он мог пойти в мыслях еще дальше, вообразив конечность.
Он осмотрел свои, желая лучше выразиться, эшелоны. Он попросил старших офицеров переодеться в простую одежду. Для сержанта Двоеточие это означало, что он, всю свою жизнь проносивший форму, вынужден был облачиться в костюм, который надевался на похороны, раскраснелся и чувствовал себя весьма неудобно. В то время как Валет…
– Я сомневаюсь, что смогу сделать более понятным слово «простой», – сказал капитан Бодряк.
– Это то, что я надеваю после работы, начальник, – укоризненно сказал Валет.
– Сэр, – поправил Двоеточие.
– Мой голос тоже в простой одежде, – сказал Валет. – Первоначальной, вот что это такое.
Бодряк медленно обошел вокруг капрала.
– А ваша простая одежда не заставляет старушек падать в обморок, а мальчишек бежать за тобой по улице? – сказал он.
Валет с трудом включился. Он был не в ладах с иронией.
– Нет, сэр, начальник, – сказал он. – С этим все в порядке, это такой стиль.
Это было общеизвестно. В Анке было настоящее поветрие на большие шляпы с перьями, брыжи, укороченные камзолы с золотыми петлицами, панталоны клеш и сапоги с фигурными шпорами. Незадача была в том, как представлял это Бодряк, что большинство из последователей моды обладало избытком телесных объемов для того, чтобы втиснуться в эти детали туалета, в то время все, что можно было сказать о капрале Валете, было то, что он утопал во всем этом.
Это могло иметь свои преимущества. После этого положительно никому не могло прийти в голову, когда они видели его, бредущего по улице, что это Дозорный, пытающийся выглядеть неприметным.
Так случилось с Бодряком, что он решительно ничего не знал о Валете, помимо работы. Он не мог даже припомнить, где тот живет. Все эти годы он знал о его существовании и никогда не задумывался, что в своей тайной личной жизни Валет был слегка павлином. Очень маленьким павлином, по правде говоря, павлином, которому зачастую выпадали весьма увесистые тумаки и шишки, но тем не менее павлином. Просто вы никогда не могли сказать, когда это проявится.
