– Погостить приехали?

– Да.

– А я по хозяйству помогаю. И в доме… ну и в церкви, конечно. Вас как звать-то?

– Дарья. Племянника Семен.

– А я Пелагея Ивановна. Пойдемте чай пить. Батюшка в доме, сегодня воскресенье, рабочих не будет, а служба уже кончилась. Вам-то службу пропускать негоже, осудят люди, или вы в церковь не ходите?

– Почему же… – уклончиво ответила я, стало ясно: бабка язва и житья от нее не будет никакого. Дождавшись, когда Пелагея отойдет от окна, я оделась, решив не будить Сеньку, прошла в ванную (надо сказать, что дом, несмотря на некоторую экзотичность, имел все блага цивилизации), умылась, недовольно покачав головой при виде своей помятой физиономии, и на выходе из ванной столкнулась с Пелагеей, которая шла по коридору, вооружась щеткой на длинной ручке.

– Ты б повязалась, – заметила бабка. – Нехорошо простоволосой-то… Идем, я тебе платок дам.

Мысленно чертыхаясь, я пошла за ней, прикидывая, как бы половчее дать понять старушенции, что в ее мудрых замечаниях я не нуждаюсь. Но платок все-таки повязала, поблагодарила за заботу и направилась в кухню, где очам моим предстала совершенно фантастическая картина. Отец Сергей сидел за столом и читал все ту же толстенную книгу, а неподалеку от него, под образами, стоял на коленях мужик устрашающих размеров, бился лбом о некрашеный пол, норовя попасть между половиками, отчего стоял чудовищный стук, широко крестился и причитал со слезой:

– Прости, батя, ради Христа…

Я замерла на пороге, не зная, что меня больше потрясло: богатырское сложение богомольца или его несколько фамильярное обращение к господу. Через минуту выяснилось, что хоть он и бил поклоны перед иконой, но взывал к отцу Сергею.

– Прости, батя, – зарыдал мужик, развернулся на коленях и вновь тюкнулся лбом, попал в половик, оттого стук не вышел особенно впечатляющим.

– Стыдился бы ты, Данила, – оторвавшись от книги, покачал головой батюшка. – Что творишь? Ночью на кладбище песни распеваешь? В пьяном виде на надгробии спишь. Богохульник.

– Бес попутал, – всхлипнул Данила. – Стыжусь, батя. Вот не поверишь, как стыжусь, хоть сквозь землю провалиться от срама. Истинно говорю тебе, в последний раз. Больше ни-ни… в завязках я, даже видеть ее не хочу, проклятую, через нее все мои несчастья. Прости, батя.

– Бог простит, – вздохнул отец Сергей, Данила быстренько поднялся и тут увидел меня. На его широкой физиономии с носом-картофелиной и смеющимися карими глазами расцвела улыбка, и Данила пробасил:

– Это кто ж такая?

– Дарья Сергеевна, – ответил батюшка, глядя на Данилу без одобрения. – Родственница, погостить приехала с племянником, я тебе вчера рассказывал. Или забыл?

– Помню, батя. Дарья Сергеевна, значит? Очень приятно. А я Данила Дьяконов. – С этими словами он подошел ко мне, слегка пританцовывая, и протянул руку.

Батюшка покачал головой и в сердцах заметил:

– Горбатого могила исправит, верно говорят.

Пожимая руку Даниле, я имела возможность рассмотреть его как следует. Роста он был огромного, что- то около двух метров, комплекции богатырской, а некоторые особенности его физиономии, цвет лица например, прозрачно намекали на сильную тягу к горячительным напиткам.

– Прошу к столу, – на гусарский манер прогнулся Данила, одарив меня сияющей улыбкой, отец Сергей прикрикнул:

– Изыди… – И Данила, заметно ссутулившись, бочком выпихнул себя с кухни и торопливо прикрыл дверь.

– Садитесь чай пить, Дарья Сергеевна, – позвал батюшка. – На охламона этого не смотрите. Человек он безвредный, бывает, выпьет… Строжу его, только без особого толка. Однако все мы не без греха.

– А он кто? – устраиваясь за столом, проявила я интерес.

– Человек, – пожал плечами отец Сергей. – Как церковь восстанавливать стали, так он и прибился. Зима, мороз, а он в туфлишках на босу ногу… С тех пор и живет. Как вам спалось на новом месте?

– Спасибо, хорошо, – немного погрешила я против истины.

– Данила полночи хороводился. И где он водки раздобыл, ведь не даю ему ни копейки, чтоб душу не смущать. Бывает, целый месяц держится, и вдруг – на тебе… Слабый человек, что поделаешь, такова природа людская.

В открытом окне возникла физиономия Данилы, он посмотрел на нас с тоской и пробормотал отчаянно:

– Батя, душа горит, сил нет. Кагорчику бы, батя, чтоб голова не трещала.

– Изыди, я сказал, – всплеснул руками отец Сергей. – Изыди, бесовское отродье. Мысли твои грешные да глупые, и меня в грех вводишь.

Данила еще немного постоял, вздохнул и поинтересовался:

– А Пелагея где?

– Зачем тебе Пелагея?

– Может, по дому помогу чем. – Данила отошел от окна, а батюшка кинулся к двери и позвал:

– Пелагея. – Бабка не замедлила явиться. – Даниле похмеляться не давай, как бы ни упрашивал…