в окно, сообщил:
– Глянь-ка, Дарья, участковый приперся.
Я выглянула и в самом деле на скамейке возле подъезда обнаружила Андрюху Коломейцева. Две недели назад его выписали из больницы, и с понедельника он приступил к исполнению. Не успела я решить, стоит ли его звать пить чай или перебьется, во дворе появилась развалюха, которую Родионов упорно называл «Жигулями», и затормозила возле моего подъезда; Андрюха подобрался, а Родионов, заметив его, из машины выходить не стал, только дверь распахнул. Через минуту рядом возникла «Волга» Колесникова (он купил ее неделю назад, о чем хвастал мне по телефону), а я положила трубку: глупо тратиться на такси. Пока мы таращили глаза, в поле нашего зрения появился белый «Порше» и лихо затормозил прямо напротив кухонного окна.
– А это кто? – заволновался Васька.
– Интерпол, – порадовал его Сенька. – Он у нас вчера в гостях был… и позавчера.
– А чего это они? – Васька не договорил, тревожно глядя на меня, а Сенька, почесав за ухом, начал приставать:
– Дарья, а ты замуж собираешься? Если что, бери «Порше», я к тебе на каникулы приеду…
– Зачем ей замуж? – разволновался Чугунок. – Она еще молодая. И ничего там нет хорошего… Вон, Люська Сечкина, из пятой квартиры, уж как ей замуж хотелось, а теперь говорит, не иначе черт попутал.
Я еще раз обозрела родной двор и сказала:
– Берите вещи и за мной. – Но устремилась не к входной двери, а в маленькую комнату, распахнула окно, выходящее на улицу, и пробормотала, подсаживая Кузю: – Ну их к лешему, в самом деле…
Мы торопливо двигались по направлению к остановке, когда услышали автомобильный сигнал. В трех шагах от нас замер «Мицубиси-Паджеро», дверь распахнулась, и Паша Пельмень весело поинтересовался:
– Куда это ты намылилась, Дарья?
– Да вот племянника провожаю, – ответила я.
– Садись, подвезу.
– Мы с собакой.
– Садись с собакой.
Васька забрался на переднее сиденье, а мы устроились сзади.
Всю дорогу до вокзала Пельмень пел соловьем, и вообще чувствовалось, что жизнью он доволен. А я вдруг вспомнила слова Колесникова, что после смерти Турка Пашу повысили в звании, был он большой человек, а стал еще больше. Только я хотела чертыхнуться по привычке, как тут же подумала, что коли у Паши большая радость, так с ремонтом столовки у меня проблем не будет, и повеселела.
До отправления автобуса осталось две минуты, мы начали прощаться.
– Я к тебе на осенние каникулы приеду, – сказал Сенька. – И на зимние.
– И на весенние, – подсказала я.
– Ага. А как лето начнется, в первый день же сразу сюда.
– Здорово, – кивнул Васька, а я скривилась:
– Вот уж счастье привалило… – Затем извлекла фотографию, которую обнаружили в вещах Синего, и протянула Сеньке. – Держи.
Фотография, сложенная пополам, выглядела довольно плачевно. Сенька взглянул на любимую девушку и покраснел.
– Я тебе соврал, – сказал он тихо. – Я ее даже не знаю.
– Кого? – обалдела я.
– Девчонку эту. Фотографию я нашел, а с собой таскал так просто… выпендриться хотелось.
– Садись в автобус! – рявкнула я.
Мы с Васькой махали руками на прощание до тех пор, пока автобус не скрылся за поворотом. Домой возвращались пешком, путь наш лежал через парк, и я с удивлением заметила:
– Смотри-ка, фонтан включили.
И в самом деле, фонтан весело шумел, солнце светило, а чистенькие аллеи радовали глаз.
– Послезавтра в школу, – вздохнул Васька.
– Ага. А мне на работу.
Мы поравнялись с беседкой, в которой, как всегда, сидел Упырь с компанией. Я подняла руку и крикнула:
– Привет!
Мы шли по аллее, а вдогонку нам неслось громкое, на весь парк:
– Здорово, Дарья!..
