отец Сергей приютить не откажется. Мы ему объясним, что у нас за нужда. Человек он добрый, а тебя, ежели что, за родню выдаст, приехала, мол, с племянником по хозяйству помочь.
– Жить на кладбище? – пролепетал Сенька, заметно меняясь в лице.
– Да какое там кладбище, – отмахнулась Людмила Федоровна. – Там лет тридцать как не хоронят. Теперь оно почти в центре города. Да что я вам рассказываю, а то сами не знаете.
Кладбище это было мне хорошо знакомо. Прежде всего потому, что у меня там похоронены дедушка с бабушкой. Но и без того оно было уникальным в своем роде местом в городе. Там сохранились семейные склепы прошлого века, а древнейшие надгробия датировались 1649 годом. За это время много известных земляков сошло в могилу, на памятниках значились фамилии, которые когда-то гремели на всю Россию. Кладбище было большим. Одно время возникла идея создать здесь что-то вроде музея под открытым небом, но поначалу не было денег, а потом желание поостыло, и все закончилось возведением новой ограды (старая окончательно пришла в негодность). В самом центре кладбища возвышалась белокаменная церковь восемнадцатого века. Говорят, славилась она когда-то колокольным звоном. В советские времена в церкви устроили мастерскую по изготовлению надгробий, но в последние годы в прессе появилось много публикаций по поводу этой церкви, мастерской нашли более подходящее место, а колокола вернули. Несмотря на то, что кладбище находилось в черте старого города, посещали его редко, потому что, как верно заметила супруга участкового, там давно уже никого не хоронили. Пожалуй, это действительно идеальное место для наших целей: я остаюсь в городе, но ни одному человеку не придет в голову искать меня там.
– Хорошо, – сказала я. – Если ваш племянник возражать не будет, я согласна.
Родионов кивнул и поднялся с пола.
– Пойду покажусь начальству. Я с тобой свяжусь, – сказал он мне на прощание и ушел.
– Мне домой надо, – засуетилась я. – Вещи собрать.
– С вещами придется обождать, – вздохнул Петрович и почему-то перешел на шепот: – Людмила Федорона к тебе попозже сходит и все, что надо, соберет, а я доставлю. А до вечера тебе из квартиры лучше не выходить… Большие у меня опасения.
– Да что за опасения, Петрович? – не выдержала я.
– Как же, Дарья, дело нешуточное, вон Сашка говорит – Интерпол и тот здесь. А если нешуточное, так лучше поаккуратнее. Ладно, садись телевизор смотреть, а Люся пока к племяннику съездит, предупредит.
Людмила Федоровна начала поспешно собираться, а мы с Сенькой в самом деле устроились возле телевизора и только тут сообразили, что нас мало, в том смысле, что явно кого-то не хватает. Петрович кинулся к шкафу в прихожей, мы за ним – открыли дверь и увидели, что Васька спит в обнимку с Кузей. Пес приоткрыл глаза и посмотрел с сожалением: мол, что вы такое вытворяете?
– Извини, – смутилась я. Ваську решили перенести на диван, но он тут же проснулся, вскочил на ноги и начал задавать вопросы. Вопросов у него было много, а что ответить, я не знала, потому что сама толком не понимала, что происходит. Вот от кого мы, к примеру, прячемся? То ли от Синего, то ли от Колесникова…
– Отстань, Васька, – махнула я рукой. – Без тебя тошно. Такую кашу заварили…
Где-то часа через два вернулась Людмила Федоровна, все это время мы смотрели телевизор, Кузя вздыхал, а Петрович на цыпочках бродил от окна к двери и прислушивался. Такая жизнь кого хочешь вгонит в тоску, я косилась на мальчишек и прикидывала: может, стоит махнуть к сестре в пустыню? Васька, натура деятельная, быстро заскучал в четырех стенах и наотрез отказался не только от пустыни, но и от кладбища.
– Мне-то чего прятаться? – резонно рассуждал он. – Меня никто не знает, и Синему, и дядьке этому на меня наплевать. Мы с Кузей лучше во двор вернемся, авось чего приметим. Кузя у нас глазастый, да и от меня толк есть. Ты мне составь описание Синего, мы в кое-каких местах потолкаемся, глядишь, и отыщем его.
– Я тебе потолкаюсь, – разозлилась я. – Тебя в лагерь для чего отправили? Чтобы ты отдыхал. Там питание трехразовое и культурная программа. Вздумал по улицам таскаться. Никакого толку от этого нет, только мне беспокойство, а ну как вас в самом деле черт сведет?
– Так в том-то и дело, что он меня не знает.
– В лагерь, – заявила я и ткнула пальцем куда-то в угол, предполагая, что именно там он и находится.
– Ладно, Дарья, – поморщился Чугунок. – В лагерь так в лагерь. Не ори только. Как начнешь орать, так у меня просто звон в ушах. Вот мы все разбежимся, а как же Кузя?
– Что ты выдумываешь? – покачала я головой, поражаясь нежеланию Чугунка видеть явную для себя пользу в отдыхе в оздоровительном лагере. – А то за собакой присмотреть некому. Между прочим, он не твой лично и не мой, а дворовый, и то, что ты его везде за собой таскаешь, нечестно по отношению к другим жителям. Верни Кузю на место. – Кузя посмотрел на меня, на Ваську и вздохнул, как видно, сделать выбор ему было нелегко. Видя томление собаки, я разозлилась еще больше, потому что ясное дело: они друг на друга дурно влияют, и конца этому не будет, если их не разлучить… на время. – В лагерь! – рявкнула я, Васька подпрыгнул, а Кузя зажмурился.
– Меня назад не возьмут, – решил зайти с другого бока Чугунок.
– Возьмут, – улыбнулась я. – Еще как возьмут. Я записку напишу, а Петрович тебя завтра отвезет.
– Отвезу, – охотно кивнул он. – Все равно в ту сторону ехать, сестру проведать. Боюсь, как бы Упырь ее слишком не разволновал…
На том и порешили. Людмила Федоровна, которая в продолжение всей этой баталии спокойно чистила картошку, заявила:
– С племянником договорилась, он нас ждет. Сказал, место тихое, безопасное, вы там будете как у Христа за пазухой.
Когда стемнело, Петрович подогнал «Москвич» к подъезду и, оставив дверь незапертой, присел на скамейке покурить. Во дворе было довольно многолюдно, но возле самого подъезда жильцов не наблюдалось, и это давало нам надежду остаться незамеченными. Первым из подъезда выпорхнул Сенька и