торгаши, и прачки, и поварихи и писарихи. Целая казарма женщин при штабе Армии — официантки да машинистки. Как в том анекдоте: Командир пишет наверх прошение «Ввиду того, что солдаты стали плохо воевать, разрешите открыть при части бордель». Прошение вернулось с резолюцией высочайшей инстанции: «Бордель открывать запрещаю, прачечную на сто корыт разрешаю».

— Я вот только одного не пойму, за какую такую провинность эти молодые ребята с роты Карпенко положили головы? Николай Николаевич, почему власть так плохо к армии относится? Они, что не ведают, в каких условиях мы живем? Кто-нибудь из политбюро своего сына сюда отправил? Не воевать, а просто пожить два года в палатке, под палящим солнцем, а на обед кашу пополам с песком.

— Ты вот что, Вася, думать можешь, но говорить об этом нежелательно, — Лужин похлопал Бурцева по плечу.

— Тогда бытовой вопрос, — засмеялся Бурцев.

— Как вы думаете, за чеки я смогу квартиру купить?

— Наверное, сможешь, если чеки хорошо продать. А что у тебя квартиры нет?

— Пока не обзавёлся.

— А что же у тебя есть?

— Чемодан под кроватью.

— Что же ты за парень такой? Гол как сокол.

— Решил я, Николай Николаевич, если останусь, жив, после Афгана уволиться. Куплю квартиру в хорошем месте, разыщу свою бывшую жену, и буду её просить, выйти за меня вновь замуж, прожить жизнь, вырастить детей и внуков. Хватит, наслужился. Как там, в «Горе от ума»: «Служить бы рад, прислуживаться тошно».

— В том то и дело, — добавил Лужин, — учим одному, а делаем совершенно противоположное. Хорошие у тебя мечты, Вася, только не торопись увольняться, пусть дадут квартиру. Может, совесть у них ещё осталась. Хотя, нет. Лейтенант недавно письмо прислал. Подорвался парень на мине, списали из армии. Просить квартиру пошёл к председателю исполкома. Так он, знаешь, что ему сказал? «Я вас туда не посылал». Пишет лейтенант, просит помочь. А как я ему помогу? Написали мы с замполитом бумагу областному чиновнику. Подотрет этой бумагой чиновник задницу и что дальше. А зачем же ты развелся, если сходиться вновь надумал?

— Молод был, глуп, многого не понимал, да и она, наверное. Оба, виноваты.

Вдалеке от них, там внизу, где начинались дувалы, прогремели два взрыва.

— Гранаты, — сказал Лужин. — Вот так каждую ночь, а днем обычные люди, пойди разберись, кто из них против нас.

Лужин затянулся, яркий кончик его сигареты светился в темноте. Каждый молча думал о личном. Лужин о Светлане и детях, что остались там, в Подмосковье, а Бурцев об Асе. Найдет ли он её и где она сейчас?

Награды пришли через полтора месяца. Лужин построил полк для торжественного вручения. В своем коротком выступлении перед полком он не забыл упомянуть и о погибших. Всех, кто погиб, наградили посмертно, Бурцева тоже наградили. Принимая из рук Лужина орден, который свалился ему, как снег на голову, он думал: «Это мне укор, что я молодой, необстрелянный комбат допустил такие потери». Он принял коробочку с орденом из рук Лужина, покраснел и стыдливо сунул орден в карман. Ему казалось, что лицо его горит, что тысячи глаз смотрят на него, и смеются над ним. Когда он стал в строй, рядом стоящие замы, протягивали ему руки, поздравляли и предлагали обмыть.

— Ребята, обмывки не будет, стыдно.

Больше к нему с этим никто на приставал. Было воскресенье. В палатке, где жил капитан Карпенко, стоял шум. Это офицеры роты Карпенко обмывали награды. Лужин ещё с утра велел истопить баню и сейчас ждал друзей из штаба дивизии. У шлагбаума возле КПП показался УАЗ. Лужин подумал, что приехали друзья, и вышел на встречу. Но когда машина подъехала к нему, он понял, что ошибся. Открылась дверь УАЗа и оттуда высунулась нога с красными лампасами. Это был генерал Вертушевский. Лужин подал команду «смирно» и отрапортовал генералу.

— Когда будет построение полка? Почему полк до сих пор не стоит в строю? — с надменным видом спросил Вертушевский.

— Построение уже было, я награды вручил, — ответил Лужин.

— Почему вы торопитесь, я хотел награды вручить. Вам, что не передали? Я же своему офицеру приказал, что бы вам позвонил и в политотдел дивизии.

— Может, он забыл позвонить, товарищ генерал, — вмешался в разговор замполит полка. Он только что прибежал из палатки. Запыхался и, перебивая глубокое дыхание, вырывал из груди отдельные фразы.

— Все равно, здесь же должен кто-то быть, — проворчал генерал. — Должен быть или комдив или начальник политотдела дивизии: Вручаются государственные награды, и никого нет, — продолжил генерал, не скрывая своего раздражения.

— Не знаю, где-то не сработало, не забирать же их назад и снова вручать, — ответил Лужин.

— Что ж, тогда посмотрим, как люди ваши живут, — сказал генерал.

Он направился к ряду палаток, где жили офицеры. Из палатки, где обмывали ордена офицеры и прапорщики роты Карпенко, доносился шум. Вертушевский сразу направился туда. За ним пошли Лужин, замполит полка и Бурцев. Зайдя в палатку, они увидели картину, которая в глазах генерала не вписывалась в рамки дозволенного. За двумя сдвинутыми столами сидели офицеры и прапорщики. В торце стола сидел сам Карпенко. Они были в майках, в футболках, в нательных рубахах с оторванными рукавами — на них висели только что врученные ордена и медали. На столах стояли бутылки с водкой, несколько банок тушёнки и рыбные консервы, куски нарезанного хлеба.

— Вы, что это себе допускаете, командир полка? — закричал генерал. — Пьянство, глумление над наградами партии и правительства, — ещё больше распаляясь, закричал генерал.

Не вижу никакого глумления, товарищ генерал! — возразил Лужин.

— Если обмывают, следовательно, уважают, это же в русском духе, — вмешался замполит полка.

— И, правда, если бы не уважали, то выбросили бы в туалет, а не обмывали, — сказал Лужин.

— Почему они на нижнее бельё их нацепили? — продолжал возмущаться генерал.

— Жарко, поэтому в майках сидят. Куда орден-то вешать? На грудь, не на штаны же цеплять, — с невозмутимым спокойствием ответил Лужин.

— Да, я вас за это на парткомиссию, — закричал генерал, — получите партийное взыскание.

— Что ж, можно и на парткомиссию, если коммунисты полка решат, — ответил ещё более спокойно Лужин, чеканя каждое слово.

— А почему его? — выскочил из-за стола подвыпивший Карпенко. — Я же организовал, мне и надлежит партийное взыскание. Карпенко стоял перед генералом, вытянувшись и подав грудь вперёд, на которой красовался орден «Красной Звезды».

— А вы кто такой? — спросил генерал.

— Я командир роты, капитан Карпенко Олег Иванович. Хочу на парткомиссию. И знаете, что я там скажу. «Товарищи коммунисты, я водку покупал у Тани Масленкиной. А знаете, кто такая, Таня Маслёнкина? Любовница генерала Вертушевскаго. У него с ней любовь с интересом. Он ей водку из Союза привозит, а она ему денежку зарабатывает». Как видите, товарищ генерал, двойное удовольствие: с женщиной спите и денежки имеете, — сказал Карпенко. Вот возьмём, напишем коллективное письмо в ЦК партии, подпишется пол полка, что у Тани водку брали. Приедут, разберутся. Не захочет Таня в тюрьму садиться за контрабанду спиртного, сдаст, как пить дать, сдаст Вас, — закончил Карпенко и смотрел прямо в лицо генералу. Тот стоял, красный как рак, только тяжело пыхтел. Затем выскочил из палатки и закричал: «замполита ко мне».

Через минуту УАЗ скрылся. В палатке стояла тишина.