них шерстка шоколадного оттенка. Так вот, оказалось, они по своей природе гораздо эмоциональнее.

— Ну, брюнеты и среди людей гораздо эмоциональнее, — сказала Альфия.

— Верно подмечено! А знаете, какой пигмент отвечает за темную окраску волос, кожи и глаз?

— Меланин.

— Вот-вот. Все врачи это знают. Но ведь меланин — сложное вещество. А какое составляющее, какой элемент этого вещества все-таки определяет это свойство?

— Понятия не имею. Никогда над этим не задумывалась.

Виталий победно поднял вверх указательный палец.

— Йод! И в темных родинках и пигментных пятнах содержание йода больше, чем в обычной ткани.

— Странно… — Альфия задумалась. Какое-то предчувствие, что-то вроде предвидения, закрутилось в ее в голове, но она никак не могла его зацепить.

— Сейчас я вам выдал очень важный секрет, — смущенно сказал Виталий. — Болтун — находка для шпиона.

— Ну, психиатры каждый день выслушивают столько разных государственных тайн, что мне никто не поверит, даже если я кому-то и открою вашу.

Давыдов сказал:

— Вот я и высказался. На душе легче стало. — Он помолчал. — Пора идти.

— Идите, уже поздно.

Он вдруг решительно остановился:

— Знаете что? Я сегодня еще не обедал. Сделайте мне одолжение! Поедемте со мной в ресторан! Куда-нибудь в Москву, в центр, где музыка… Поужинаем, как люди. У вас всегда такие красивые платья. А я так давно уже нигде не был! У меня вообще сегодня должен быть праздник: подписан приказ о моем назначении директором института.

Альфия хотела сказать: «Вам следовало бы отметить это вместе с женой», — но почему-то промолчала. «Черт возьми, неужели я не имею права сходить с мужем моей пациентки в ресторан?» Она взглянула мельком, в порядке ли маникюр. Поколебалась и стала снимать халат.

— Ну, если платье красивое, то, как в мультфильме, следует его показать. Если вы не возражаете, я бы предпочла японскую кухню.

Дима давно уже понял, для чего в общем коридоре выставлены два стола. Родственники выгружали на них передачи, чтобы медсестра могла проверить содержимое. Запретными считались чай, кофе, любой алкоголь, консервы, почтовые конверты, острые и режущие предметы. Альфия запретила передавать в отделение газеты, дабы они не возбуждали умы, радиоприемники и мобильные телефоны.

Единственным телевизором на этаже руководила Нинель. Разрешалось смотреть сериалы, «Полицию моды» и «Давай поженимся». Передачи, посвященные устройству быта и садово-огородным работам, не имели успеха и без всякого запрещения. Большие концерты и особенно наряды артистов обсуждались всем миром, а информационно-политические программы и передачи про здоровье были давно преданы анафеме. По особому разрешению можно было посмотреть канал «Культура», но почему-то он пользовался большей популярностью в мужском отделении. Если, вопреки запрету, на телеэкране проскальзывало что-нибудь запредельное — про приближающуюся к Земле комету или про инопланетян, — Альфия нещадно ругалась, а Нинель приговаривала провинившуюся пациентку к штрафу. Чаще всего — к мытью полов в туалете. В начале работы Альфия даже вела статистику — число обострений после беспорядочного просмотра телепередач неуклонно возрастало. Потом она, правда, бросила это занятие, но к телевизору все равно относилась резко отрицательно.

Посещать больных разрешалось только четыре дня в неделю. «Иначе не уследишь, — уверяла Альфия. — Обязательно какую-нибудь гадость протащат. Передадут в отделение что-нибудь вроде „Независимой газеты“ или просроченного паштета».

Правда, для Давыдова было сделано исключение — Тане разрешили мобильный телефон. А теперь сделать исключение пришлось и для Насти. Ее мать с новым мужем наконец-то приехали из-за границы и направились прямиком к главному врачу. Старого Льва в этот день на месте не оказалось, поэтому Настины родственники посетили его заместителя по лечебной работе — доктора Дыню, а после уже пошли в отделение беседовать с Альфией. Предваряя их визит, Дыня позвонил Альфие.

— Слушай, кто они такие? — Назревали первые заморозки, а у Альфии перед похолоданием всегда ужасно болела голова.

— В принципе, не такие уж вип-персоны. — Дыня разговаривал с Альфией и держал визитную карточку перед глазами. — Он — торговый представитель какой-то чешской фирмы. Она — при нем. Между прочим, с грудным младенцем. Но, в общем, вполне адекватные люди. — Дыня умолчал о содержимом конверта, который перекочевал в его ящик стола из кармана Настиного отчима, но Альфие намекнул: — Кажется, они не бедные. Их тревога о дочери вполне понятна.

— Не сомневаюсь, — согласилась Альфия и проглотила таблетку. — Слушай, у меня голова просто раскалывается. А у тебя не болит?

Дыня немного побаивался Альфию. Он был аккуратным и осторожным человеком, поэтому не любил двусмысленных вопросов.

— Не болит голова от чего? — уточнил он. — От посетителей? Не болит.

— При чем тут посетители? От настроения. От погоды. Мало ли от чего? Если у тебя тоже болит — мне как-то легче.

— Нет, Альфия Ахадовна. У меня с головой все в порядке.

— Тебе везет! — сказала Альфия и повесила трубку.

Она увидела в окно, как к их подъезду приближались мужчина и женщина с ребенком.

«Везет? — задумался доктор Дыня. — Уж не метит ли она на мое место?» И остаток дня провел уже не в таком хорошем настроении.

Альфия не без тревоги постучала в Димину комнатушку. Естественно, у нее был свой ключ от так называемого кабинета, но она знала, что все последнее время в этом кабинете с ним или без него обитает и Настя.

— Вы зачем разрешили Полежаевой торчать в кабинете Дмитрия Ильича? — в первый же день прибежала к Альфие недовольная Нинель.

Альфия сделала непроницаемое выражение лица.

— Во-первых, я не разрешала. Во-вторых, и не запрещала. Потому что я не могу что-то разрешать или запрещать взрослому человеку, своему коллеге. — Она переменила тон и сказала уже человеческим голосом: — Нинка, пойми, он же не больной. Сам должен понимать, что можно делать, а что нельзя. Я в это дело вмешиваться не буду. И ты не вмешивайся. Как-нибудь сам одумается.

— Послушайте, разве раньше это было возможно? Ну и моральный облик! — Сова недоуменно смотрела на Альфию поверх очков.

— Что раньше было, не знаю. Наверное, всякое могло быть. Люди не сильно изменились за твои, Нинка, тридцать лет работы. А что касается облика морале — ты, Нинель, дома сериал про врачей посмотри. Любой. Где там только любовь не осуществляется? У меня мама смотрит, я поэтому в курсе. И на операционном столе, и в акушерском кресле, и в стоматологическом, не говоря уже о простых кушетках… Если больница большая и в холле стоит рояль — обязательно на рояле. Чего же ты удивляешься?

Альфия вспомнила кое-что из своей студенческой жизни и то, как пялилась на Димины джинсы