всегда имели «подкожные» деньги. Никогда не отдавали в семью «левый» заработок. Жили весело. Им есть, что вспомнить. Они и сегодня тусуются неплохо и за них в семьях держатся, ими дорожат. А я весь до копейки выворачивался наизнанку, потому перестал быть нужным. Меня попросту выплюнули. Кому интересен дурак? — вспоминает прожитое.

— Хотя, не один я такой отморозок. Вон и Толик, Илья, тоже на бабье попались. Или что, все мы идиоты? Да разве высчитаешь всякую сволочь? Моя стерва столько лет прикидывалась путевой, а нынче вона как хвост подняла, она всю семью содержала! Интересно, а куда девался мой заработок? Ведь всю жизнь подрабатывал помимо мастерской. Вечерами и в выходные мантулил на заказ. Шил обувь людям. Неплохие «бабки» имел. Редко заначку оставлял. Да и что зажилишь, коль Валька все карманы шмонала. От нее не спрячешь. Ладно бы сама, а то и дочку с внучкой научила этому. Случалось, выудят червонец, аж визжат от радости. А потом на него, на Захария косятся целый день. Как же, пропить хотел, от семьи украсть.

Захарий и теперь этого забыть не может. Случалось, соберется в баню с мужиками, у жены копейки не выпросить. У нее все в кулаке зажато. Вот и прятал заранее, чтоб на бокал пива свои иметь. Жена никогда не говорила, сколько чаевых получила. Уходила от таких разговоров. Но Захар не раз слышал, как баба хвалилась подружкам, сколько ей отслюнили за свадебную прическу, вечернюю укладку, модную стрижку. Он молчал, что знает о них. Не знал лишь, куда девались эти деньги.

— Да черт с ними, в конце концов! Я никогда не надеялся на ее заработок. Другое злит, что я дармоедом стал. И это при пенсии! Ведь надо такое ляпнуть, что пенсия не заработок! Ею оплачивают учебу. А и я должен платить за свое проживание в квартире, за свет и газ, за телефон и воду, за отопление и мусоропровод. Это ж надо что придумали. Такое ни одному мужику не говорили. Во всяком случае, никто не жаловался. Выходит, я самым ненавистным стал, — думает человек с горечью.

Он и не увидел, что Толик давно поел и ждет, когда Захарий вспомнит о нем. Он робко кашлянул. Хозяин, словно проснулся.

— Чайку хочешь? Давай попей. А чуть отдохнешь, помоешься, приведешь себя в порядок. Нельзя человеку себя запускать. Гляди, даже коты, собаки себя вылизывают. Человеку подавно за собой следить нужно. Оно и себе легше.

— Захарий, мне б в себя придти. Чуть-чуть на ногах устоять. Ведь я автослесарь, без хлеба не останусь. Пойду работать в гаражи, к частникам. Там получают больше чем в мастерских. Теперь туда народ валом повалит. И без работы никто не останется. И я выживу, — заговорил Толик.

— А куда денешься? Раз есть в руках дело — не пропадешь. И с голоду не свалишься! Вон, гляди, меня на пенсию выкинули из мастерской, а народ и тут отыскал. Несут заказы. Не сижу без хлеба. Конечно, я не деру с людей шкуру. Сами дают посильно, потому, не обижаются. И ты так делай. Не бери больше, чем осилишь. И бедствовать не будешь, — посоветовал Захар.

А уже через неделю ремонтировал Анатолий прямо во дворе «восьмерку». Возился с нею с утра и дотемна. Всю до винтика перебрал и смазал, подкрутил и отрегулировал. Машина заработала как часы. Хозяин заплатил, не скупясь, и Толик, купив бельишко и одежонку, поехал в выходной в баню. Там же постригся, побрился. Захар даже удивился, как изменился мужик. Он уже стал похож на человека.

Поначалу все трое выматывались к концу дня. Каждый был завален заказами. У Толика работы не убавлялось, едва отпускал одну машину, на ее место заскакивала другая.

Слесарь уже сумел прилично одеться, хорошо питался, спал на раскладушке с матрацем и подушкой, с простынью и пододеяльником.

К Захарию каждый день приходила Анна. Убирала в доме, брала в стирку постельное и одежду. За это ей приплачивали, и баба была довольна. А вскоре стала готовить мужикам. К ней быстро привыкли. Ее ребятня частенько бывала у сапожника, помогала матери, и люди свыклись как родные.

Конечно, по улице пополз слушок, что Аня присматривает себе нового хозяина.

— Сказываю вам, со всеми ими хвостом крутит.

— Враз с троими? Да не бреши!

— А че ей до темноты там делать?

— С нею же дети! Как можно при них? — сомневались иные.

— Так дети во дворе дотемна бегают!

— Анька не такая. При детях хвостом не покрутишь! Ее заботы об хлебе, детву кормить надо. Поди про другое навовсе позабыла!

— Такая же, как все мы баба! И она одна устает, и ей человек в доме нужен. Иль легко одной в холодную постель ложиться. Небось, тоже хочет, чтоб ей бока погрели. А тут случай в руки. Целых три мужика, все одинокие, живые люди. Сколько мимо не ходи, когда-нибудь приметят друг дружку. Да и кто их осудит? — судачили бабы.

Анна знала о тех пересудах, но не обращала внимания на болтовню старух. Ей было не до мужиков. Она их не замечала, едва успевала управляться. А тут еще корова отелилась, забот прибавилось. Женщина бегом носится из своего дома к Захарию. Так и не увидела, кто и когда порубил дрова, сложил их в аккуратную поленницу, закинул сено со двора на чердак, починил крыльцо, отремонтировал пороги. А чуть потеплело, чьи-то заботливые руки выровняли и укрепили забор.

Анна даже не видела лица Толика. Тот все время торчал кверху задницей из-под какой-нибудь машины или лежал под ней, ремонтируя днище. Бабу он не видел. Она его не интересовала. Он мог смотреть на нее и в упор не видеть. Илья возвращался затемно, когда баба уже уходила домой. Захар не слезал со своего чурбака. После объявления в газете клиентов у сапожника поприбавилось. Случалось, допоздна работал. И утром за чаем не засиживался.

Теперь мужики не жаловались. Каждый зарабатывал и не только на хлеб. Повезло и Илье, его взяли в частную охрану, он уже выдержал испытательный срок, им остались довольны и назначили неплохой оклад.

Толик уже подумывал о покупке гаража, где мог бы ремонтировать машины, но мужики ему не советовали:

— Здесь все на глазах. На ночь даже две машины можешь загонять в сарай, там всяк бздех на слуху. Никто не угонит и не сопрет машину. А в гараже, как знать, плати потом за нее, разве не обидно?

— Оно тут все под руками. И вода, и отхожка, далеко не надо бегать. Устал — приляжь, никто не побеспокоит, — советовал Захар.

— Неловко мне. Бывает, на целый двор железки накидаю. А что делать? Машины приводят разные. Бывает, неделю вожусь, пока до ума доведу. Но ведь случается, подъемник нужен бывает. Без него, как без рук.

— Соорудим прямо во дворе. Еще удобней будет на эстакаде. Заедешь и сделаешь, что надо, без мороки, — предложил Илья и, поговорив с Захарием, помог Илье соорудить эстакаду.

Захарий, сам того не замечая, привык к мужикам. Он уже не мог уснуть без похрапывания Толика. Тот, зная свой недостаток, каждый раз укрывался одеялом с головой, но через час во сне сбрасывал его с себя и храпел уже басом. Мужичью натуру одеялом не заглушить.

Илья во сне часто вскрикивал, от чего сам просыпался и будил других. Поначалу он ложил подушку на голову. Но это не помогало. Потом к его крикам привыкли и не замечали.

Захарий бормотал и ругался во сне. То с клиентами спорил, то домашних материл. Особо жене с внучкой доставалось. Днем сдерживался, зато ночью всю злобу на их головы выливал. А как иначе?

Позвонила ему недавно Наташка. Нет, не спросила о здоровье, сразу с упреками накинулась:

— Ты что ж это, дед, мне облом устроил? Ладно, сам ушел, Бог с тобой, коль под старость моча в голову звезданула. Мы не стали мешать. Но ведь и пенсию с собой забрал. А чем я за учебу платить должна? Или «посеял» что на четвертом курсе учусь. Или мне бросать институт? Сам знаешь, бабке с матерью не потянуть. Отец в автоаварию попал, в больнице лежит, расходов прибавилось. А тебе на всех плевать, даже не интересуешься, как мы тут мучаемся? Бабка целых два месяца с пневмонией в больнице отвалялась. На лекарства кучу денег извели. Отец еле выжил. А ты как чужой!

— Наташка, тебе не стыдно? Сама выгнала, теперь попрекаешь? А ну, захлопни пасть, чтоб не слышал твоей вони! — попытался оборвать поток жалоб.

— Еще меня винишь в своем говне, нахалка! Даже не поздоровалась, враз грязью облила! Себя вините, стервы облезлые! Кто меня с дома выкинул без копейки и куска, не спросили, как тут выжил, про