ненависть и обиду тех, кому удалось не стать жертвой.

Ника теперь говорила, обращаясь к Анне, словно та стояла рядом с ней возле мокрой скамейки:

– Я не забыла, что ты мне однажды сказала: мол, когда-нибудь и я пойму, что человек дается нам судьбой на всю оставшуюся жизнь только один раз. А если я именно это и поняла? Ты много раз говорила, что о нас можно судить по тому, как мы умеем любить. Ты ведь так говорила, правда? Так знай, что я, возможно, тоже встретила человека, который дан мне один раз и на всю жизнь…

Ника сама не понимала, как она попала сюда, оказавшись у входа в театр оперетты. Из витрины с фотографиями на нее смотрели лица танцовщиц с неживыми улыбками, с павлиньими перьями в волосах. Ника оглянулась вокруг. Было поздно, и никто ее не ждал. На улице слышны были шаги патруля. Милиционеры с винтовками через плечо остановились у театральной витрины и мечтательно разглядывали застывших в неподвижности танцовщиц.

Праздник приближался словно украдкой. Только очереди в рыбный магазин становились все длиннее. Ника не собиралась стоять здесь за карпом два часа под густо сыпавшим снегом. Купит она карпа у торговок возле Сукенниц. А пока она медленно брела сквозь рощицу зеленых елочек, выставленных на продажу у Сукенниц, вдыхая аромат леса. Она бродила среди елочек в поисках той, которую сможет донести до улицы Брацкой…

И именно здесь ее заметил Ярослав. Он велел остановить машину, пересек наискосок Рыночную площадь и углубился в елочную рощицу с другой стороны. Он вытягивал шею, высматривая Нику поверх верхушек елочек, словно проводивший облаву командир. Но Ники он там уже не нашел…

Ника шла через торговый пассаж Сукенниц и, проходя мимо лотков с гуральскими сувенирами, присматривала какой-нибудь подарок для Юра. Собственно говоря, Нике не надо было об этом думать, ведь Юр предупредил ее, что на праздник он поедет к родным: у матери трое сыновей, и коль скоро один из них сидит в кутузке, то пусть рядом с ней будут двое остальных…

Неожиданно высокий мужчина заступил ей дорогу. Ярослав улыбался как человек, совершенно не ожидавший этой встречи. Какое-то время они оба не знали, с чего начать разговор.

– Подарки под елку выбираете? – спросила первой Ника.

– У меня никого нет, – лаконично ответил он, словно это был самый краткий отчет о всей его жизни.

Ника не знала, как вести себя с человеком, который проявил столько заботы о ее семье. Она чувствовала даже некую обиду на мать, которая после одной из их встреч в кафе Новорольского не хотела даже слышать его фамилии. А ведь именно благодаря ему их семье была целиком возвращена квартира, они вновь обрели портсигар отца, они получали посылки от ЮНРРА, и у них появился радиоприемник. Ника должна была признаться самой себе, что присутствие Ярослава в их жизни давало ощущение определенной безопасности: теперь это был единственный мужчина, который заботился о них. Чем он так не угодил ее матери, что лишился права бывать в их доме?

– А как дела у вашей мамы?

– Ничего нового.

– Может, я могу в чем-то помочь? Трем одиноким женщинам сейчас нелегко. – Ярослав видел, как смущена их встречей Ника, как она машинально касается замерзшими пальцами родинки на своей щеке. – Я знаю, что ваша мама относится недоброжелательно ко мне, но я все время думаю о вас. Вспоминаю, что ваш отец рассказывал мне о вас. О вашей маме и о вас. – Она заметила, как невольно смягчилось суровое выражение лица Ярослава, как будто его слуха коснулась прекрасная музыка. – Он говорил, что до пяти лет вы слово «перепелка» выговаривали как «перепешка».

Тут Ника громко рассмеялась. Кивая головой, она повторяла:

– Да, да, перепешка, перепешка, я так говорила! – Ярослав тоже начал смеяться.

Впервые Ника увидела его широкую улыбку. До сих пор он не позволял себе этого, как будто боялся, что улыбка выдаст его слабость.

– Боже мой, – вздохнул он. – Как бы мне хотелось иметь такую дочку.

Ника знала, что это было сказано неспроста. Ярослав оставил ей листок с номером своего телефона:

– Если возникнут какие-то проблемы, прошу вас, дайте мне знать.

Ника решила сделать это на следующий день утром. Анна, сидя на корточках возле кафельной печки, выгребала совком золу. Видя, что Ника готовится уходить, она остановила ее вопросом, не условилась ли она вновь о встрече с ним.

– С кем?

– С этим твоим Юром.

– Он уехал в Мысленице.

– Так куда же ты уходишь? Надо помочь Бусе в подготовке к сочельнику! Ты слышишь?!

Она слышала, но была уже за дверью.

На почте было полно народу. Из переговорных кабин доносились громко выкрикиваемые в телефон пожелания, которыми обменивались чужие ей люди. Когда пришла ее очередь, Ника набрала номер. Ответила какая-то женщина. Ника попросила соединить ее с полковником Селимом.

– А кто говорит? – спросила женщина.

–  Я звоню от майора Филипинского, – бросила Ника.

В трубке что-то заскрежетало, и ответил Ярослав:

– Полковник Селим. Я слушаю!

– Это я, – сказала Ника.

– Что-то случилось? – спросил он обеспокоенно.

– Я хочу пригласить вас к нам на сочельник.

–  Меня? – В голосе Ярослава ощущалось безмерное удивление.

– Вы придете? – Ника закрыла второе ухо рукой, чтобы шумный разговор, доносящийся из соседней кабинки, не заглушил ответ Ярослава. На минуту в трубке наступила тишина. Нике даже показалось, что их разъединили, но он там был, по ту сторону, все время.

– А ваша мама знает об этом приглашении?

Ника думала недолго. Врать ей не хотелось, но и правду сказать она, конечно, не могла, поэтому она произнесла с нажимом:

– Приходите. Обязательно!

– Но кто меня приглашает? – допытывался он, явно тронутый этим звонком.

– Все! – Ника почти прокричала это и, не дожидаясь реакции Ярослава, быстро повесила трубку.

Потом она шла по засыпанному мокрым снегом городу, все время воображая, каково будет выражение лица Анны, когда она увидит стоящего в дверях Ярослава. Но придет ли он? Поверит ли, что он на самом деле нужен в их доме?

– Смотри, кто к нам приехал! – открывая ей дверь, воскликнула Анна, сияющая как человек, который неожиданно обнаружил давно утерянную, дорогую, хранимую в памяти вещь. Из кухни выкатилась кругленькая женщина с румяными щечками, с короной седых волос, сколотых на затылке черепаховым гребнем. Толстушка раскрыла свои объятия перед Никой, и та с разбегу бросилась в них, чуть не опрокинув ее.

– Франтишка! Франечка! Франуся!! – выкрикивала Ника, а женщина крепко прижимала ее к себе.

Буся и Анна растроганно наблюдали за этой сценой. Вот они снова вместе: они трое и Франтишка, которая столько лет управляла их домом в Пикулицах и которая потом, когда Пшемысль заняли большевики, забрала Анну и Нику к себе. Это Франтишка научила Анну лепить пельмени, а Нику – мять капусту в бочке и доить их единственную козу…

Они не виделись с сорок первого года, так как после того, как началась война между Германией и СССР, Анна с Никой переехали в Краков. Теперь Франтишка внесла в этот дом некую атмосферу их довоенной жизни: она тут же взялась разделывать карпа, варить очищенную пшеницу для кутьи…

В гостиной стоял пузатый, перевязанный веревкой чемодан Франтишки. На диване лежал свернутый в рулон и обвязанный шнурком их коврик из детской комнаты Вероники. Ника хотела его развернуть, но почувствовала, что внутри рулона находится что-то тяжелое.

– А что это Франтишка привезла?

Франтишка, не говоря ни слова, развязала шнурок, развернула коврик. Из ножен выступала рукоять сабли Анджея с декоративной кисточкой эфеса.

– Я подумала, что она обязательно должна быть у вас, госпожа майорша. – Франтишка, с раскрасневшимся лицом, рассказывала о своей поездке. – Я так боялась, что у меня ее отнимут по дороге, вот и завернула в коврик, который висел когда-то над кроватью нашей Веронички…

Для нее Ника всегда была Вероничкой. Франтишка забыла, что ее Вероничка в этом году получит аттестат. Она даже привезла ее мишку с оторванным ухом, которого Вероничка так любила прижимать к себе перед сном. Ника держала мишку, а Анна саблю. Она с явным волнением пытается вытащить клинок из ножен. Буся прикасается к сабле как к реликвии. Тем временем Франтишка, присев возле своего картонного чемодана, вытаскивает из него завернутые в газету и натянутые на сапожные колодки почти совсем новые сапоги. Анна присела рядом с Франтишкой. Погладила голенища как что-то живое.

– Эти сапоги шил сапожник по фамилии Испанский, – сказала она задумчиво. Наверное, ей вспомнилось то посещение Варшавы и их визит на улицу Хме2льную, где знаменитый сапожник Испанский снимал мерку с ноги Анджея. Ника взяла второй сапог, внимательно его осмотрела и даже приложила к своей ноге.

– Как раз подошли бы Юру. – Она посмотрела на мать. – Можно ему сделать подарок?

С каждым часом в ней росло внутреннее напряжение, как будто то, чего она ждала, в каком-то смысле должно было изменить ее жизнь. Ника наряжала елку, развешивая склеенные вручную цепи, которые Буся хранила в коробках – ведь еще маленький Ендрусь когда-то клеил их вместе с ней. Под присмотром возившейся на кухне Франтишки она трижды пропускала мак через мясорубку, в то время как сама Франтишка была занята украшением карпа.